Удивительные, трогательные, ностальгические (жизнь моего собеседника связана с до боли знакомыми мне местами) ощущения от общения с много повидавшим и пережившим на своем веку человеком. Я расшифровывал диктофонную запись, и даже рядом сидящий мой коллега был поражен образностью, яркостью его фраз. Они сродни его архитектурным творениям. Имя моего собеседника — в книге «Солдаты XXвека. 200 выдающихся деятелей современности — участники войны», в энциклопедии «Лучшие люди России».
Гость сегодняшнего номера — профессор кафедры проектирования и градостроительства ВГАСУ, заслуженный архитектор РФ Александр БУЗОВ. На лацкане пиджака — медаль «За отвагу».
- Александр Гаврилович, вы родились в Тифлисе, учились в Баку, участвовали в обороне Ленинграда…
- В Тифлис из Баку уехал сначала младший брат отца, позже увлек за собой папу. Там он познакомился с моей мамой. Так в далеком 1920 году появился на свет я.
Хорошо помню бабушкин дом. Напротив стояла православная грузинская церковь. Ее настоятелем был грузин, но владевший русским языком. Нас было четверо, все были крещены в этой церкви. Запомнились слова из Библии: «Бог дает утомленному силу».Туда меня водила моя несравненная бабушка Елена Григорьевна. Как верующий человек, в детстве, когда я пошел в школу, дал в этой церкви обет не курить, не пить, не сквернословить, почитать старших.
Дед был не родной, поляк. Он держал большое хозяйство. В 22-м году кто-то его предупредил, что недалек тот день, когда все отберут. И он продал всю свою живность, землю. Успел. Отец работал экономистом в крупной торговой организации. Помню, как мы с ним и дядей ходили на рыбалку на Куру.
- На какой улице вы жили? Я хорошо знаю Тбилиси.
На Коджорской. Она начиналась с Ереванской площади и шла вверх в горы. На изгибе улицы и стояла церковь. Там мы, малолетки, у священника в саду яблоки тырили.
Рядом с бабушкиным домом было двухэтажное строение, где жили семьи армян. Они все прекрасно говорили по-грузински. И еще на нашей улице был дом, куда в 20-е годы приезжал Сергей Есенин. В школу, на Ереванскую площадь, ходил пешком. Гуляли по проспекту Руставели... Я с благодарностью вспоминаю свое детство.
Мне неведомо, почему семья вернулась в Баку. Там мы жили на улице Физули. Знаете?
- Отлично.
Бакинские воспоминания особо живы в памяти. Там я окончил 55-ю школу, в 18 лет (по болезни я на год позже пошел учиться). А потом была война. Сначала финская, затем Великая Отечественная.
- Об этом поподробнее, пожалуйста.
- В детстве я мечтал стать моряком. Когда в 1939 году объявили сталинский призыв добровольцев в Военно-морской флот, пошел записываться в военкомат. Думал, не возьмут, поскольку я не был комсомольцем. Взяли. Так я оказался в Ленинграде, собирался поступать в Высшее военно-морское училище имени Фрунзе. Не получилось. Остался служить на флоте. После прохождения специального обучения для службы на военных кораблях попал в группу штурманской подготовки.
Эти курсы окончил на отлично, и меня определили на эскадронный миноносец «Калинин». Наша бригада жила в Кронштадте, в казарме, и каждое утро мы шли на судоремонтный завод имени Марти и принимали участие в реконструкции и капитальном ремонте корабля. Когда все закончилось и эсминец был спущен на воду — это уже было лето 1939 года, — началась война с финнами. Мне было тогда неполных 19 лет. Наш эсминец патрулировал зону Финского залива.
В ночь начала войны, 22 июня, наш эсминец стоял у причала в Кронштадте. Утром видим самолет такой старой конструкции со свастикой на крыле. Наверное, вылетел на разведку. Мы уже знали, что началась война. Вот он пролетел, и, знаете, нас поразило то, что он безнаказанно парил в воздухе над нами.
В нашем дивизионе было семь эсминцев. Боевые корабли передислоцировали в Таллин. Первым пострадал при этом эсминец «Карл Маркс». Его разбомбили прямо у причала в Кронштадте. Потом, когда стали сгущаться тучи над Ленинградом, дивизион отозвали назад. До места назначения добрались только два эсминца — наш и «Дзержинский». Остальные были уничтожены немцами: минами, с воздуха. Жутко было.
Когда в Ленинграде стало совсем плохо с обороной, значительную часть команд наших кораблей направили на формирование шестой и седьмой бригад морской пехоты. Я попал в шестую. Командира помню до сих пор. Был такой белорус Александр Савостюк. Он, к сожалению, потом погиб.
Я попал в третью линию обороны Ленинграда. Она начиналась — если знаете Ленинград — от здания Дома Советов архитектора Троцкого, родственника того революционера. Монументальное сооружение было завершено почти в канун войны.
- Знаю.
- Так вот, как старший группы бойцов, я получил важное задание. Предстояла передислокация передней линии обороны, и нам поручили доставить секретный пакет туда.
По дороге были убиты несколько человек. Я почти добрался до окопа на передовой, но, когда приподнялся, чтобы нырнуть вниз, вражеская пуля нашла меня. Это было тяжелое ранение в левое плечо. Меня затащили в окоп, перевязали. Пакет я отдал, в шинель засунули записку, что пакет доставлен. Дальше мне, раненому, пришлось добираться самому. С полкилометра полз до полевого госпиталя, который находился в районе Колпино. Была сильная кровопотеря. Уже у цели, на пороге, потерял сознание.
Меня прооперировали и отправили в Ленинград. Там госпиталь располагался в одной из школ. Под Новый год, когда открылась «ледовая дорога», меня по Ладожскому озеру эвакуировали в Киров. Долечился и был демобилизован по тяжелому ранению. Левая рука года два, наверное, почти совсем не действовала.
- Какие-нибудь еще эпизоды запомнились?
- Однажды мы, морские пехотинцы, по дороге на задание обнаружили неубранное картофельное поле. (Для голодающего Ленинграда это было очень важно.) Доложили командиру, за что получили устную благодарность. Убирали поле под артиллерийским обстрелом. Несколько человек были ранены, даже убитые были. Весь личный состав шестой и седьмой бригад часть своего солдатского пайка отдавал гражданскому населению. Утром нам выдавали сто граммов хлеба, а в обед — сто пятьдесят граммов сухарей. Я до сих пор бережно отношусь к хлебу.
Я воочию видел, как шли люди с опухшими ногами... Видел саночки, на которых везли либо гроб, либо завернутые в простыню тела умерших от голода людей. Это все у меня сейчас перед глазами. В городе совсем исчезли голуби, их съели. Как-то зашли в одну квартиру попить, а хозяйка потом нам говорит: «Простите, у меня там варево». Спрашиваю: «А что же вы варите?». «Комнаты были оклеены обоями на картофельной муке, вот мы теперь отдираем и варим. Получается вроде киселя...» — отвечает.
Вот такие эпизоды запомнились.
- Медаль «За отвагу» тогда получили?
- Нет. Боевая награда нашла меня позже.
- Вернемся к мирной жизни.
- После войны я случайно в газете «Бакинский рабочий» прочитал объявление, что Азербайджанский государственный индустриальный институт имени Мешади Азизбекова, одного из 26 бакинских комиссаров, набирает студентов. Участников войны принимают без экзаменов. Пошел на архитектурный факультет, поскольку с детства любил рисовать. Как говорится, лошадь начинал рисовать с хвоста. (Смеется.) Там надо было сдать экзамен по рисунку, я сдал на отлично.
Это было удивительное и трудное время. Жили тяжело, голодали, но учеба так увлекала, что трудности забывались. Я пофамильно помню всех своих учителей. Бакинская школа архитектуры была сильна.
- А академика Усейнова знали?
- О, кто его не знал! Микаэль Алескерович — академик, энциклопедически образованный человек, народный архитектор СССР, интеллегентнейший человек — был руководителем моего дипломного проекта. Как зодчий я состоялся благодаря ему. Совместная дипломная работа переросла в дружбу. Помню, когда я уже работал в одном из проектных институтов, он часто звонил мне: мне: «Шура, надо сделать перспективное изображение, приди ко мне на работу». (По перспективе, архитектурному чертежу я был первым на курсе.) Позже, когда я обосновался в Воронеже, мы встречались с ним в Москве на съездах архитекторов, два раза были на приемах в Георгиевском зале. Столько воспоминаний!
Я недавно узнал о причине его внезапной смерти. Во время армяно-азербайджанского конфликта его по телефону мягким голосом пригласили на какое-то совещание. Пожилой человек пошел. И тут с трибуны говорят, что этот уважаемый человек скрыл от общественности, что его мама была армянка. Не выдержало сердце академика. Через два дня он ушел в мир иной. Как можно было так иезуитски поступить! И это в моем родном городе, где все жили одной семьей…
С распадом СССР мы во многом потеряли общность человеческого духа, и это больно.
- Александр Гаврилович, что примечательного вы построили для прежнего Баку?
- В Баку я проработал с 48-го по 63-й год в разных институтах. Последнее место работы — главный архитектор проектов в «Бакгипрогоре». Проектов сделал много. Первый 16-этажный дом — мой. Но самой увлекательной с точки зрения сложности и выразительности архитектурного решения была работа над проектом киноконцертного Дворца на 2500 мест и прилегающей территории. Мои бакинские коллеги позже прислали фотографию уже отстроенного Дворца. Как здорово преобразился этот район от Сабунчинского вокзала. В Баку давно были?
- Два года назад. А этот Дворец был возведен, еще когда я учился в Баку. Тогда, в 70-х, я слушал в нем Муслима Магомаева, видел выступление ансамбля Моисеева. Сейчас он назван именем Гейдара Алиева.
- Я безумно любил этот город, знал каждый его уголок: Крепость, Губернаторский сад, Девичья башня, «торговая» улица и, конечно же, приморский бульвар. Все это осталось в прошлом. Я бы не уехал из Баку, но моей супруге не подходил тамошний климат: духота, жара. Она родом из Елань-Колена Новохоперского района. Вот и выбрали Воронеж.
Сюда мы перебрались в 1963 году. Я поступил на работу в «Гражданпроект» на должность главного архитектора отдела. Одной из первых крупных работ стал конкурсный проект памятника Славы на Задонском шоссе. После победы в нем меня пригласили стать главным архитектором Коминтерновского района. Сейчас районные архитекторы получают зарплату. Я же работал на общественных началах, совмещая этот пост с основной работой в институте.
Через год меня избрали председателем правления Воронежской организации Союза архитекторов СССР. Занимал этот пост 16 лет, переизбираясь четыре раза подряд.
С одним объектом получилась тогда интересная история. Мы получили заказ на проект жилого дома на Плехановской с магазином «Детский мир». Полностью — так, как я его задумал, — проект не воплотился. Объем торговой точки не должен был выступать вперед, магазин планировалось разместить в первых двух этажах здания. Кроме того, квартиры в доме предполагалось сделать по индивидуальным проектам. Но вмешались обстоятельства: тогда в Воронеже только появилась застройка повышенной этажности — все проекты необходимо было согласовывать в Госстрое СССР. Вместе со мной в Москву поехал представитель одной организации с проектом девятиэтажного дома (сейчас стоит за магазином «Электроника»). Он согласовал свой проект сразу, а мне отказали. Пришлось многое переделать, зато после отмены правила об обязательном согласовании многоэтажных домов мне удалось сделать на верхних этажах двухуровневые квартиры.
Позже возникла идея разместить в доме на Плехановской Дом архитектора. Мне хотелось, чтобы у нашего местного отделения было свое помещения, чтобы не нужно было напрашиваться к кому-то в гости для проведения собрания, творческих вечеров. Городские власти пошли нам навстречу. Поддержал идею тогдашний председатель горисполкома Виктор Владимирович Поспеев.
За многие годы работы на воронежской земле я четыре раза избирался членом центрального правления Союза архитекторов СССР, был делегатом четырех съездов Союза архитекторов СССР, I Учредительного съезда Союза архитекторов России, XII Международного съезда. Несколько лет назад был награжден медалью «За верность содружеству зодчих».
Преподаванием занимаюсь с 1965 года. На постоянную работу в архитектурно-строительный университет перешел в 1980 году. Работать со студентами мне нравится. Буду заниматься преподаванием. Пока сил хватает.
- С великим праздником вас, Александр Гаврилович. Сил и здоровья.
- Спасибо. Тронут нашей беседой.
Беседовал Вагиф Султанов