Воронеж после освобождения от фашистских захватчиков

Аватара пользователя
Наталия Серова
Сообщения: 9022
Зарегистрирован: 17.11.2016
Откуда: Воронеж

Воронеж после освобождения от фашистских захватчиков

#1

Сообщение Наталия Серова »

Борис Григорьевич Шульгин родился 1 января 1935-го, живет на склоне улицы Карла Маркса недалеко от Адмиралтейской площади. Ниже – его подробный рассказ о том, как его, русского парнишку било-крутило-гоняло в военное лихолетье. Он, тогда семилетний пацан, выжил и вернулся в свой покореженный город, на свою улицу, восстанавливать пепелище. Говорит: «А кому ж еще было?..»

О том, как немцы выгнали Шульгиных (мать с сыном) из Воронежа в августе 1942-го, мы рассказали в «Береге» №47 от 6 июля 2018 г. (примечание: и в теме) А теперь о том, что же случилось дальше.

ХОХОЛ, РЫТЬЕ ОКОПОВ

«Пришли в Хохол. Полицаи кругом. Нас разместили в одном из домов и приказали: «Утром поедете рыть окопы». Мать меня, конечно, с собой забирала, не оставляла. Машины три-четыре с людьми – приехали в поле, стали рыть окопы там, где указали. И так каждый день. Отдыха не давали. Отдельно привозили питание охранникам и шоферам, а нам похлебку типа мамалыги. Мне ничего, только матери – одну миску, и мы вдвоем ели. Поели – и за работу. С раннего утра и пока не стемнеет.

В низине – кустарник, в туа­лет надо куда-то отходить. Как-то раз мать пошла. Один из полицаев стал с матом ее в пинки оттуда гнать, прикладом сильно избил. Я кинулся помочь, полицай и меня ударил, я упал. Мать ко мне – он ее снова бить. Шофер-немец подбегает – что, мол, ты делаешь? Сердито что-то по-немецки и на меня показывает: сын с ней, куда она убежит? Полицая отстранил, мы тогда только поднялись. Лицо и тело у мамы были сильно побиты, а рыть все равно надо.

ПОПЫТКА БЕЖАТЬ

Однажды днем с рытья окопов нас привезли в Хохол на площадь. Много народа, охрана. Взрослых по одному вызывали. Документы спрашивали, у моей матери паспорт был – на всех листах поставили штамп фашистский, орла. Потом погнали на вокзал.

Вокзальная площадь. По одну сторону дома в ряд, по другую – забор. По периметру немцы, у этих черная форма, эсэсовцы. До вечера паровоза не было. На ночь в вагоны закрыли, утром опять на площадь. Еды не давали, а в этот день утром бочку воды на всех выделили. Пили кто как смог – кто фуражку снял, кто из ладоней пил. Днем дали похлебку, но всем не хватило.

Немного стал я понимать по-немецки. Подхожу к одному: «Пан, дай, гибен, броден». Он, молодой, посмотрел и говорит вроде того, что «у меня в Берлине братишка маленький, как ты». Из ранца достает конфету и печенье. «На, и шнель отсюда». А где он стоял, был проход между домами. «У меня матка». – «Давай матку сюда». Народ рядом тоже стал двигаться, он всех оттолкнул, а нам автоматом показал в проход – туда, «быстрее».

Прибежали к дому, где ночевали. Хозяин вышел: «Уходите в малые села, только что жандармы были, все облазили, искали, кто спрятался. Идите на запад, на восток ни в коем случае». По дороге, когда речушку переходили, мать паспорт с фашистскими отметками выкинула. Чтоб не узнали, что мы сбежали. Вышли на большак, сзади гонят наших пленных, мы посторонились. За пленными – гражданские, нас к ним и затолкала охрана.

БЕГСТВО

Пригнали в Курбатово, нас в какую-то яму затолкали в лагере для пленных. На другой день – в вагоны. Но далеко не отъехали. Налетели самолеты, и послышались взрывы.

Поезд встал. Это наши бомбили пути. В вагонах-«телятниках» окошки есть – кто-то проволоку смог оторвать. Дверь вагона открылась. Люди выскакивают и бегут. Немцы начали стрелять, а наши самолеты по ним – пулеметными очередями.

Выскочили, мама видит такое дело – и под вагон, в другую сторону. Там ни души. Поле кукурузное. Мы подбежали, написано: «Минные поля». Трава высокая, пригнулись и побежали вдоль минных полей. По тропинке через кукурузу. Потом высотка и окопы. Дело к вечеру, нашли блиндаж, соломы много, давнишней. Спрятались и не выходим.

СИНИЕ ЛИПЯГИ

Утром пошли в кукурузу, поели. Низиной идет крестьянин. Мать мне: «Позови, наш, русский». Остановился. «Вы откуда, что, как?» Мать: «С города идем, дом сгорел и все документы, в чем есть, то и есть». «Ну, пошли до села».

Оказались Синие Липяги. На дороге на входе в село патруль, будка и четыре полицая с винтовками. Знали его, поздоровались. «А эти кто?» – «Погорельцы». – «Документы есть какие?» – «Нет». – «Веди к старосте».

Староста послушал, поверил, что погорельцы: ну что тут подозрительного – женщина и семилетний пацан. Определил нам жилье, но обязательно должны были работать.

Синие Липяги вдоль реки, а на другом берегу деревушка. Нас туда к одной хозяйке определили. Потом пришли два полицая. Повели человек пять-шесть на работы, а мать со мной в штаб. Офицеры-венгры меж собой поговорили и определили в прачечную.

ОФИЦЕРСКАЯ СТОЛОВАЯ

Хорошо помню двор мет­ров 150 в длину, а по ширине метров 70. Вдоль – офицерская столовая, с другой стороны лог вниз спускался, везде забор. В проходах охрана. На краю двора прачечная, рядом дрова сложены. Человека четыре-пять наших пленных всегда дрова пилили. Человек пять женщин в прачечной работало. Питание не давали.

По сей день помню, как звали одного повара офицерской столовой – Дениш. Ко мне он хорошо относился. Выйдет, а я по двору бегаю, отдает мне остатки пищи. Банки большие наложит, я несу женщинам в прачечную.

Нести метров двадцать. Однажды венгр-офицер мимо шел. Они всегда с нагайками ходили. Увидел, что иду от столовой. Банки вырвал, выкинул – и плеткой стегать. Мать рвалась, ее женщины держали, мол, еще хуже будет. Так меня избил, что я без памяти лежал. Помню, как Дениш меня на руках отнес в прачечную.

ЕЩЕ ПРО МАДЬЯР

Еще случай помню. В туалет ходили за поленницу со сложенными дровами. Однажды девушка туда пошла, а этот венгерский офицер за ней. Порвал одежду – хотел насиловать. Я это все видел. Она вырвалась и бежать – через проход на улицу, часовой не успел остановить. Офицер за ней, пистолет выхватил и начал палить. Рядом венгерский штаб, как раз вышел генерал. Офицер, оказалось, пьяный был, патруль его под руки, пистолет отобрали. Девушка вся трясется. Генерал сказал, чтобы патруль увел офицера. Девушка в прачечную вернулась.

Рядом со штабом был парк. Через день-два венгры выстроились там и офицера ведут, без погон в одном мундире. За ноги подвязали на сук дерева вниз головой. И висит. Сначала брыкался, потом кричал. Дальше я не смог смотреть.

ЧУТЬ НЕ ПОГИБЛИ

Дело к зиме. Мороз усилился. Наши наступают, обстрелы слышно. А все равно гоняли на работу.

Хозяев и нас выгнали из хаты, заселили солдат-чехов. Они к нам хорошо отнеслись, еду из своих пайков давали.

Помню, сильный обстрел начался, земля тряслась жутко, хата. К новым хозяевам пришла родня – в дом попал снаряд, некуда деться. Нам говорят: «Уходите».

Что сделаешь, пошли мы с матерью через поле. Снаряды рвутся близко. А мы идем. Подошли к окраине Синих Липягов, выскакивает мужчина и начинает ругать мать: «Ты что, такая-сякая, с ребенком под обстрелом ходишь! Пойдем ко мне». В хате нас в подвал спустили.

ДОРОГА ДОМОЙ, ПО ТРУПАМ

Крики «Наши идут!». Первое что я увидел – солдаты вдвоем несут противотанковое ружье и патроны. Их встречают, слезы. Они приветствуют нас и дальше идут.

Как освободили, мать и говорит: «Мы пойдем в город». В этот же день и пошли.

На большак вышли – по обеим сторонам – минные поля. Видно было, что недавно здесь колонна немецкая шла и ее самолетами или артиллерией наши и расстреляли. Трупы немцев встречались километра два.

Какое-то село проходили. Мы – оборванные. Люди в селе говорят: «Что ж вы так идете, вон сколько добра, снимите шинели, оденьтесь. Мы все в сапогах теперь». И показывают сапоги. Мать говорит: «Нет, я в рванье пойду, но никогда с мертвеца не сниму, кто бы он ни был».

В ОСВОБОЖДЕННОМ ВОРОНЕЖЕ

В городе шли мимо мест, где цирк сейчас, и по Кирова. Только одна тропка и все. Везде таблички «Мины». На площади от Ленина только постамент остался. Тоже ступить нигде нельзя, по узкой тропе пошли по 9 Января (сейчас Платонова) к себе домой, на склон Карла Маркса. По дороге нам встретились три-четыре сапера.

Дом наш сгорел. Соседний – целый. Там одежда была. Мать мне смотрела-смотрела – все женское. Ну и меня в девичью рубаху одела.

А где жить? По соседству еще флигель кирпичный, дореволюционный. Мы туда зашли – гора пшеницы в углу почему-то насыпана. Кровати и матрасы нашли.

Спичек нет. Я к саперам метнулся: «Дядь, дайте спички, холодно, а зажечь нечем». В соседнем доме немцы в стене дыру проделали, обозрение-то хорошее. В дзоте пулемет остался, много патронов. И ящики с порохом пластинами, для какой цели – не знаю. Мы дрова мерзлые этим порохом разжигали.

В подполе ящик хозяйственного мыла оказался. Мать меня искупала, сама искупалась. Кастрюлю нашли, найденного зерна наварили.

ГОРОД ОЖИВАЕТ

На телеграфе мама знакомых нашла, снова стала там работать. Помню, электроэнергии не было, трамваи стоят, а нужно возить катушки кабеля, большие такие. Траншеи рыли, вели кабель на проспект Революции и на вокзал. Вагон женщины толкают по рельсам, везут кабель.

Хозяева вернулись, попросили нас уходить. Потом еще в одном пустующем доме жили, и туда хозяева вернулись. Затем на время нас приютила соседка.

Надоело уже скитаться. Мать у начальства выпросила доски. И я начал «строиться». Кирпичи без раствора уложил; глина была, но я ж, пацан, что понимал. Железо с крыши сгоревшего дома валялось. Стал крышу делать. Один из соседей, старик, мне указал: «Неправильно кладешь, вся вода затекать будет». Помог, но большую часть железа унес, у него дом снарядами был разбит. Дверь, окошко из разбитых домов я подобрал. Сам сложил печь, простую.

Три на три метра, девять метров площадь комнатки – такое жилище у меня получилось. Жить людям негде, и по предложению матери пять девушек с телеграфа у нас жили, кровати в три этажа вдоль стен.

В первый класс я пошел в сентябре 1943-го, возле Каменного моста школу организовали».

Автор: Владимир Размустов / bereg.vrn.ru
Аватара пользователя
Sergey
Администратор
Сообщения: 14318
Зарегистрирован: 16.11.2016
Откуда: Воронеж

Воронеж после освобождения от фашистских захватчиков

#2

Сообщение Sergey »

Виктор Журавлев из Воронежа: «Разряжать немецкие мины я начал в 9 лет»

f1.jpeg
Пенсионер из Воронежа Виктор Журавлев каждый год, как в известной песне Тухманова-Харитонова, встречает 9 Мая со слезами на глазах. Праздничный день для 82-летнего Виктора Максимовича всегда начинается с похода на Коминтерновское кладбище. Там похоронен его восьмилетний брат Борис, который подорвался на мине. Во время Великой Отечественной войны мальчишки состояли в уникальном детском отряде саперов. Они обезвреживали город от фашистских мин. Немцы специально раскидали на улицах и в зданиях перед своим уходом из Воронежа в январе 1943 года.

Воронежский отряд детей-саперов состоял из шести мальчишек 8-10 лет. Все ребята были друзьями, жили в одном дворе. Идея создать отряд появилась, когда в дом в 1943 году Журавлевых подселили шестерых саперов, которых прислали разминировать центр города и старый аэропорт – сейчас это часть Северного микрорайона.
f2.JPG
«Наша компания ходила за саперами хвостом»

– Мы ходили за саперами хвостом. Смотрели, как они работают. Они нам все показывали и рассказывали, а мы ловили каждое их слово, впитывали, как губки. Помню, как мы ходили с саперами в центр города. Туда было страшно нос сунуть – в любом месте можно было нарваться на фашистский «сюрприз», но нас это не пугало. Кинотеатр «Комсомолец», на его месте сейчас находится филармония, магазин «Утюжок», кинотеатр «Спартак» – эти здания были напичканы минами, – вспоминает Виктор Журавлев.

После того, как центр города был расчищен от боеприпасов, саперы уехали из Воронежа. Но на городских окраинах осталось еще много мин, и мальчишки решили продолжить дело своих старших товарищей-саперов. Матерям о своих планах спасения горожан ребята не сказали. Знали, что те будут против, а некоторых вообще могли за такие мысли посадить под домашний арест.

– Мы в свои юные годы столько смертей повидали, что хотелось, чтобы больше люди не погибали, не подрывались на минах. Я не знаю, что двигало нами тогда. Ведь нам было по 8-10 лет, но точно помню, что особого страха не было, пока 25 мая 1943 года на мине не подорвался мой двоюродный братишка Боря. Он мину разряжал и, видимо, неосторожно что-то сделал. Ему руку оторвало, из живота кишки торчали. Я в 20 метрах примерно от него был, меня не задело, так взрывая волна у мины была небольшая. Боря неделю в больнице пролежал и умер. Смерть братишки – это мое самое страшное воспоминание о войне, – вытирая слезы морщинистой рукой, тихо говорит Виктор Максимович.
f3.JPG
«Мы видели столько смертей, что хотели, чтобы люди больше не погибали»

После смерти Бориса юным саперам все-таки пришлось рассказать взрослым, чем они занимаются целыми днями. У матерей мальчишек был шок. Они ругали их на чем свет стоит, говорили, что мины должны обезвреживать специально обученные профессионалы, а не ученики начальных классов. Мальчишки соглашались, обещали, что больше не будут заниматься опасным делом, но, когда взрослые уходили на работу, снова отправлялись на поиски мин.

– Позже еще мой друг Алексей Медведев на мине подорвался. Его тоже врачи не смогли спасти… – Виктор Максимович вдруг резко замолчал, глубоко вздохнул и более громким голосом продолжил. – Я сейчас вспоминаю события тех дней, и мне жутко становится. Как нам, мальчишкам, хватало храбрости ходить по минным полям, залазить в дома, ведь смерть верная за нами тогда следом ходила. Доведись, не дай Бог, конечно, моему правнуку такая судьба, я бы запер его на три замка в доме и окна заколотил, но никогда бы не разрешил ребенку быть сапером.

Специальных приборов по обнаружению боеприпасов у мальчишек не было. Надежда была только на юношескую зоркость.
f4.JPG
«Как сложилась судьба тех, кому мы спасли жизнь?»

– Помнится, на месте бывшего авторынка был лес, усеянный фашистскими «подарочками». Искать их тяжело было – они песком присыпаны. Мы их с помощью шомполов от винтовок находили. Как грибники были, шли и шомполом песок разгребали. Только нашей добычей не опята с рыжиками были, а мины. Я в последнее время сентиментальным стал. Все чаще думаю о тех людях, которым наша команда спасла жизнь. Ведь это больше 20 человек должно быть. Интересно, как сложилась их судьба, живы ли они сейчас. Такое только одному Богу известно,– задумчиво произносит Виктор Журавлев.

В 1944 году с фронта вернулся отец Виктора. На фронте он был разведчиком, часто ходил за линию фронта, брал «языков» и доставлял их в штаб полка. Максима Журавлева комиссовали из-за ранения. Пуля пробила сустав на правой руке, она с тех пор не работала, висела на жилах.

– В 1945 году у меня родился братик. По общему решению его назвали Борисом в честь подорвавшегося на мине братишки. Я часто на его могиле бываю. Ведь, кроме меня, никто сейчас его навестить не может. Обязательно прихожу к Боре в день его смерти – 25 мая и в День Победы, – говорит Виктор Максимович.

После окончания войны пути выживших юных саперов не разошлись. Их дружба длилась всю жизнь. Сейчас из отряда детей-саперов в живых остался только один Виктор Журавлев.
f5.JPG
Трудовой стаж - без двух лет сто.

Всю свою жизнь Виктор Максимович отдал железнодорожному делу. На Воронежском тепловозоремонтном заводе отработал 56 лет. В 1993 году получил звание «Почетный железнодорожник».

– Вместе со мной на заводе трудилась и моя супруга Евдокия Кузьминична. Она проработала там 42 года. Наши дети любят повторять, что наш общий трудовой стаж без двух лет сто лет, а мы с супругой горды таким постоянством. Горды также нашей дружной семьей – у нас двое детей, четверо внуков и трое правнуков. Очень хочется, чтобы все они жили под мирным небом и никогда не узнали, что такое война,
ВИКТОР ЖУРАВЛЕВ.
f6.JPG
8 мая 2015, Воронеж, текст — Елена Миннибаева, фото — Михаил Кирьянов / riavrn.ru
Аватара пользователя
collector53
Сообщения: 457
Зарегистрирован: 21.09.2017

Воронеж после освобождения от фашистских захватчиков

#3

Сообщение collector53 »

Sergey писал(а): На Воронежском тепловозоремонтном заводе отработал 56 лет.
Здоровья и долгих лет жизни Виктору Максимовичу
Аватара пользователя
Sergey
Администратор
Сообщения: 14318
Зарегистрирован: 16.11.2016
Откуда: Воронеж

Воронеж после освобождения от фашистских захватчиков

#4

Сообщение Sergey »

Быт воронежцев в воспоминаниях современников (1943 – начало 1950-х гг.)

Великая Отечественная война оказалась для воронежцев, как и для всего советского народа, тяжелейшим испытанием. Освобождение Воронежа стало важной вехой во всём укладе жизни горожан. Оказавшись перед угрозой окружения, немцы оставили Воронеж, а утром 25 января 1943 г. подразделения 60-й армии генерала И. Д. Черняховского вошли в город, оборона которого длилась 212 дней (с 28 июня 1942 г. по 25 января 1943 г.). Одна треть Воронежа так и не была захвачена фашистами. Город был разрушен более чем на 90 %. Как приходилось налаживать жизнь в экстремальных условиях 1943–1945 гг. и позже красноречиво рассказывают воспоминания современников, ибо за каждым свидетельством бесценный личный, порой трагический, опыт.
Война напоминала о себе на каждом шагу. Гитлеровцы перед отступлением заминировали весь город. Страшно было ходить по улицам. Могилы сапёров находились на краю Бринкманского сада, возле перекрёстка улиц Урицкого и Транспортной, и на территории Чугуновского кладбища, возле здания глазной больницы. «На стенах каждого сгоревшего или уцелевшего здания ещё хорошо сохранялись январско-февральские надписи: „Проверено, мин не обнаружено”… и фамилии проверявших. Многие фамилии запомнились навсегда: Карпеев, Марков, Никишин».
(Кривкин А. Тяжёлые бомбы тяжёлого детства. Воронеж. курьер. 2000. 29 апр.);

«На стенах домов, на остатках заборов, на каменных круглых афишных тумбах белели бумажные листочки: потерявшиеся люди искали друг друга». (Короленко Г. Моя недетская война // Ямская слобода. Отд. четвёртое. Воронеж, 2013. С. 297).

В октябре 1943 г. стало известно о преступлении гитлеровцев, расстрелявших в Песчаном Логу 450 жителей Воронежа. «На расстрел немцы привозили людей партиями из госпиталя, который был организован оккупантами в школе № 29 по ул. Челюскинцев специально для сбора в нём больных, раненых, инвалидов со всех лечебных учреждений города для последующего их уничтожения. […] Раскопки начались в октябре. Трупы укладывали рядами на склоне по обе стороны лога. Одежда у всех сохранилась хорошо и её тщательно проверяли. У многих находили документы и их фамилии ежедневно публиковались в „Коммуне”. Трупы осматривали и многие воронежцы, ища своих родных. Некоторые опознавали своих по одежде и другим приметам, но многие оставались неузнанными. Всех погибших захоронили в одной братской могиле на обрывистом выступе лога».
(Дни оккупации глазами подростка // Глебов В. Конвейер смерти Воронежского управления НКВД. Воронеж, 2012. С. 229).

Переход к мирной жизни был нелёгким. Но горожане прикладывали множество усилий, чтобы восстановить родной Воронеж. Каждый был обязан отработать 100 часов в год. И это давало свои плоды.

Впечатления от города весной 1943 г.: «Я должна сказать к чести Воронежа, что он удивительно чистенький. Тротуары и мостовые выметены, стволы деревьев и камушки вдоль дороги выбелены, земля посыпана песком. […] Признаки жилья: кое-где сохранился потолок над первым этажом, кое-где цела лестничная клетка, комната под крышей и, наконец, подвалы. […] Интересно, что в Воронеже почти нет мух, хотя уже стоят жаркие дни. Вероятно, мухи с личинками погибли во время пожаров, ведь горела вся правобережная часть». (Мелёшина А. М. Военные записки штатского человека. Воронеж, 2005. С. 86–87, 90); «Во время расчистки развалин тоже были жертвы: неожиданно взрывались мины, на работавших падали кирпичи, обломки стен и перекрытий. […] Огромнейшая нагрузка выпала на молодёжь юношеского возраста. Многие отработали не 100, а 200 часов. Не отставали от всего города и мы, школьники. Мой класс в полном составе очищал улицы от завалов кирпича. Впрягались по 10–30 человек и вытаскивали из битого кирпича искорёженные рельсы, трубы, балки, отопительные радиаторы. Грузили их на автомашины. Экскаваторы появились в нашем городе лишь в 1946 году, поэтому раньше все воронежцы работали только вручную. И я не вспомню ни одного случая, когда кто-нибудь пожаловался на принуждение к работам».
(Попов П. А., Попов Н. А. Наш дом – Воронеж : воспоминания и раздумья. Воронеж, 2012. С. 68, 69).

Город перестал быть прифронтовым, спало напряжение, так как исчезла угроза прямых боевых действий. «На улицах появилось довольно много людей, ближе к центру сновали машины. Островками стояли уцелевшие дома. На Плехановской запомнилось здание теперешнего краеведческого музея – в нём разместился облисполком, а на проспекте Революции – гостиница „Бристоль”, и здание теперешнего технологического института, в котором располагался обком партии. В уцелевшем первом этаже Дома книги уже работал книжный магазин. […] Уже открылся на улице Степана Разина магазин электротоваров. А ещё ниже улица Цюрупы казалась чуть ли не административным центром: там в двух больших сохранившихся кирпичных домах размещались райком партии, райисполком и горсовет. […] Понемногу жизнь в городе налаживалась. Уже пошли первые трамваи – по маршруту от Заставы до Динамо, а к весне 1944 г. во все кварталы города было подано электричество. Фронт был уже далеко, так что отменили ночное затемнение и улицы скудно, но осветились фонарями».
(Кривкин А. Тяжёлые бомбы тяжёлого детства. Воронеж. курьер. 2000. 27 апр., 29 апр.).

Вот как выглядел трамвай под пером писателя Ю. Д. Гончарова: «Вагон – глухая коробка, все окна – фанерные. На фанере наклеены листовки с устарелыми сводками Информбюро, плакаты: Гитлер на штыке, молодой бравый красноармеец натягивает голенища сапог – „Дойдём до Берлина!”».
(Гончаров Ю. Д. Во дни отчаяния и надежд. Воронеж, 2010. С. 348).

Но последние развалины, напоминавшие о войне, исчезли с улиц города лишь в конце 1950-х гг. Будущий первый секретарь Воронежского обкома КПСС В. И. Воротников, а в 1946 г. студент, приехав в Воронеж к родственникам на каникулы, записал свои впечатления от увиденного: «Вокзала тогда, собственно, не было, да и города тоже. Я знал, что Воронеж сильно разрушен войной, но то, что увидел, превзошло все ожидания, поразило. Ни одного целого дома в центральной части города. Груды развалин, остовы домов […]. Лишь на спусках к реке сохранились или восстанавливались одноэтажные домики. Однако, несмотря на разрушения, в городе поддерживался порядок, жизнь налаживалась. Улицы расчищены, подметены, близ домов отмостки присыпаны жёлтым песочком. В городе – спокойствие, какая-то типично воронежская неспешность, работают магазины, киоски. В парках играет по вечерам музыка – танцы, как до войны. Восстановлен частично кинотеатр „Спартак”, рядом ухоженный сквер, в котором я, сидя на скамье, слушал неповторимого Н. Мордвинова, читавшего „Мцыри”, работает цирк Шапито в Первомайском саду».
(Воротников В. И. Такое вот поколение. Воронеж, 2011. С. 145).

В Воронеже той поры заметную группу населения составляли инвалиды, получавшие мизерные пенсии. Среди них было много молодых людей, объединявшихся в сообщества, остро чувствовавших несправедливость общества к ним и порой резко реагировавших на жизненные ситуации. О базаре 1943 г. писали: «Махрой звонко торговали инвалиды. Табак был „вырви глаз”. […] Слева шумел толчок. Человека встречали у входа несколько инвалидов и без обиняков спрашивали: „Что несёшь? Покажь!”. Человек показывал кофту, или отрез, или обувку, часы. Калеки разглядывали вещь на свет, щупали, нюхали, как оценщики в ломбарде, и называли мизерную цену. Назначенная цена обсуждению не подлежала. Если хозяин не соглашался отдать по дешёвке, он отдавал вещь через два часа ещё дешевле. К нему подходили по очереди барыги и хаяли вещь: „Дырявая, затасканная, никому не нужная…”». (Демиденко М. Воронеж – река глубокая. Ленинград, 1987. С. 280).

В конце войны в городе были созданы лагеря для размещения военнопленных, которых использовали на различных работах. «Недалеко от Чернавского моста, у реки работают пленные немцы. Они причаливают к берегу плоты, растаскивают брёвна, обтёсывают их топорами, распиливают на доски. Где-то в конце Плехановской улицы, в районе примыкающих к ней переулков, да и в других местах города пленные строят типовые жилые дома. Они же мостят улицы, восстанавливают трамвайные пути».
(Поспеловский Ю. Судьбе наперекор. Воронеж, 2002. С. 50);

«Живых немцев видели часто. Это были пленные, восстанавливающие здание детского садика с башенкой у Каменного моста. […] Эти немцы не вызывали страха. Их водили строем на работу и с работы, отпускали свободно ходить по городу. Однажды, когда мы с мамой шли с базара, к нам подошёл пленный немец и предложил вязаночку дров – обрезки со строительства. Просил он за дрова совсем недорого, но все деньги из кошелька были потрачены на продукты. […] Мама объяснила пленному, что, если он дойдёт с нами до нашего дома, она сможет купить дрова. […] С того дня немец стал регулярно носить нам дрова. На вырученные деньги покупал хлеб, табак, спички. Скромные угощения и поношенные тёплые вещи он принимал с большой благодарностью. За кружкой ячменного кофе рассказывал о том, как он был учителем до войны».
(Пяточенко Т. А. Когда была река… Воронеж, 2003. С. 11, 12);

«Наверное, в конце сорок третьего по улицам ежедневно стали гонять колонны пленных немцев, итальянцев, румын, мадьяр (венгров). Недалеко от нас они поднимали из руин общежитие педагогического института и другие здания в округе. Часть пленных на обед приводили к углу Брикманского сада, куда ровно в двенадцать часов (удивительная точность!) приезжал военный „студебеккер” с двумя большими котлами, в одном из которых был борщ или суп, а во втором каша. […] Время кормления пленных мы знали точно, хотя часов ни у кого не было, да и в семьях тогда они были редкостью. В то время мы жили по гудкам рядом расположенного тепловозоремонтного завода имени Дзержинского. Гудок утром означал начало смены – восемь часов, днём, в начале перерыва на обед – двенадцать, а через час (окончание обеда) – тринадцать часов, вечером же в 17 часов кончалась смена. В промежутках между ними время устанавливали по звуку прибывающих или отправляющихся тогда редких пассажирских поездов (станция Воронеж 1 была рядом). Пленные подходили к машине со своими котелками и мисками, получали по большому куску хлеба!!! и обед. Обслуживали их два наших солдата, ещё двое с винтовками наперевес стояли в охране, хотя бежать охраняемым было некуда. […] Они меняли, имевшиеся у них и невиданные нами тогда, первые перьевые авторучки и бензиновые зажигалки, а иногда и самодельные карты, на хлеб. Некоторые из моих товарищей обзавелись этими побрякушками. У нас, в семье, лишнего хлеба не было».
(Чекмарёв В. Скрепы. Воронеж, 2015. С. 314–315).

В городах, подвергавшихся бомбёжкам, многие оказывались просто на улице из-за разрушения жилого фонда. Обрести крышу над головой в разрушенном Воронеже было не так-то просто. «Город стал совсем низким. Из высоких сугробов снега торчат одни печные трубы. Частный сектор полностью выгорел. […] Из-за сугробов виднелся кирпичный фундамент первого этажа [нашего дома]. […] Юлия Тихоновна [Данкевич, наша знакомая, тоже оставшаяся без крова], вспомнила, что у неё есть родственники, жившие в частном доме в районе пединститута. […] И здесь нас встретило пепелище. Но вскоре нам повезло. В одной из маленьких улиц, которые спускались вниз, мы нашли спасительный дом. Он не сгорел. Его хозяев ещё не было в городе, но весь дом был уже набит такими же, как мы, погорельцами. Люди потеснились, выделив нам уголок…».
(Короленко Г. Моя недетская война : (Из воспоминаний) // Ямская слобода. Отд. Четвёртое. Воронеж, 2013. С. 297);

«На несколько месяцев нам дали приют в своём деревянном частном доме на Республиканской улице родственники отца. […] Затем [по месту работы матери, бухгалтера в стройучастке № 1 управления строительно-восстановительных работ ЮВжд)] стройучасток поселил мамусю во временном бараке, в огромной комнате, вместе с рабочими. Выделили две койки. На одной спала мама, А на другой – мы [с братом вдвоём]. Бараки […] построили на краю улицы Урицкого, в районе нынешнего перекрёстка с проспектом Труда. Помещение – необычайно холодное. Стены – дощатые и снаружи, и изнутри, между досками засыпана земля. Только печку истопишь щепой – через 2–3 часа опять начинают зубы стучать. Хотя зима с 1943-го на 1944 год была уже сиротской, с оттепелями, комната прогревалась только до 8–10 градусов. И ведь ни разу не простужались, не заболели гриппом. […] После общей комнаты дали нам небольшую комнатушку, но она – ещё холоднее. Тащили домой из развалин городских домов всё, что могло гореть, пытаясь протопить печку. Рядом коптилку ставили: маленький пузырёчек с керосином, куда опущен тоненький фитилёк. А окно постоянно завешиваешь тряпкой, чтобы меньше дул холодный воздух. […] Спали на подушках и матрасах, набитых сухими листьями или сеном». (Попов П. А., Попов Н. А. Наш дом – Воронеж : воспоминания и раздумья. Воронеж, 2012. С. 61, 62, 63); «Печка из кухни отапливала печными „зеркалами” ещё две комнаты: бабушкину проходную и нашу „большую”. Зимой в доме холодно, стены флигеля толстенные (сантиметров восемьдесят), не прогреть. А топлива мало – дефицит. С утра в углу с потолка до пола треугольником выступает иней, к вечеру оттаивает и подсыхает, пока топим. За ночь со стёкол на поддонниках ледяные горки нарастают. Папа нагревает на печке кирпичи и кладёт на „ледник”. Шипя, поднимая клубы пара, лёд „выкипает”. Все дома ходят в валенках, на плечах старые пальто. Меня закутывают в вязаные платки, завязав их на спине крест-накрест».
(Пяточенко Т. А. Когда была река… Воронеж, 2003. С. 14).

После возвращения из эвакуации приходилось преодолевать многочисленные препоны, не раз менять своё место жительства. «Сначала нас поселили в квартиру на улице Освобождения труда, дом № 1. Мама поступила на работу бухгалтером в райком партии, расположенный на левом берегу. Каждый день ходила туда пешком. В то время этот район назывался Сталинским. Через некоторое время переехали на левый берег, на улицу Циолковского. Но там мы прожили недолго и переехали в квартиру на улицу Ленинградская, наш дом находился напротив роддома.. Окно в квартире было в венецианском стиле, во всю стену. Битого кирпича на улице было полно, так что мы заложили окно, оставив небольшой проём. Конюх из райкома партии сделал нам печку. Я натаскал дров, которые мы хранили в углу нашей комнаты. Все дома были разбиты, коробка цела, а внутри ничего. Так мы лазали на верхние этажи, выдирали оконные коробки и кидали вниз. Так я заготавливал дрова. Стол мы притащили из разрушенного здания ресторана „Восток”. Он одновременно служил нам и погребом – в его выдвижных ящиках мы хранили картофель. Один из углов квартиры всегда промерзал, там мы ставили на Новый год ёлку, и там же стояла бочка с капустой, которую мы сами солили. Вообще говоря, это были нелёгкие времена».
(Морщак Б. А. Шёл 1942 год… // Суровое детство. Воронеж, 2013. С. 146–147).

И всё равно, сколько было радости. Труден был путь, но возвращались на родину. «В конце ноября [1943 г.] мы выехали [из села Шукавки]. […] Обоз состоял из полутора десятка собранных по району подвод, и на одной из них уместились пара моих мешков с картошкой, мешок проса, банка топлёного масла и фанерный чемодан с нашими пожитками. Ночевали в общежитии строителей, в каком-то подвале бывшего „Дома специалистов” у Заставы. […] Мама жила в поликлинике, ночуя в маленькой стерилизационной. […] Около двух месяцев прожили у знакомых, в их чудом сохранившемся домишке на улице Софьи Перовской. Затем мама получила маленькую комнатку в коммунальной квартире, в одном из нескольких уцелевших домов на улице Мало-Смоленской. Не могу забыть, как мы радовались, впервые войдя в свой „угол”, и как „меблировали” его, с трудом разместив старые железные остовы кроватей и привезённые из деревни кухонный столик, скамейку и табуретку. Электроснабжение нижней части города ещё не было восстановлено. Вечерами зажигалась порождённая войной „коптилка”. Зато, включив в сохранившуюся розетку подаренный дядей старый наушник, мы неожиданно обнаружили, что действует радиосеть. Воду брали из уже действовавшей колонки. Дрова я добывал, выламывая обгоревшие остатки оконных блоков в домах».
(Кривкин А. Тяжёлые бомбы тяжёлого детства. Воронеж. курьер. 2000. 27 апр., 29 апр.).

Трудности с продовольствием и другими товарами помогала решать карточная система распределения. «Вопроса о невыплате вовремя зарплаты или невыдаче пайка тогда не стояло, как и о безработице. Конечно, у врачей и научных работников университета пайки были получше. Замечу, что по карточкам продавали не только продукты, но и промтовары, главным образом, одежду, которую обычно все выкупали и если потом не носили, то продавали на „толпе” дороже казённой цены, улучшая тем самым финансовое положение семьи. Регулярность снабжения по карточкам (отменили их в 1947 г.) очень помогала выжить в то трудное время. Конечно, некая малая часть населения жила, как это называлось в СССР, на нетрудовые доходы (спекуляцию, воровство и т. п.), однако большинство людей ориентировалось на обеспечение по карточкам. В шутку говорили, что все граждане страны в порядке убыли качества казённого снабжения делятся на: торгсеньоров, блатмайоров, литеракеров, кое-какеров и ничегокеров…».
(Мелёшина А. М. Военные записки штатского человека. Воронеж, 2005. С. 109).

Семьи воронежцев использовали различные способы выживания. Вот тактика одной из них, в которой глава семейства работал инструктором сельхозотдела в обкоме партии. «Если учесть ещё командировки в районы, то видеть его удавалось довольно редко. Иногда из таких поездок он привозил немного овощей, фруктов. Ежемесячно отец получал спецпаёк в закрытом обкомовском магазине (ул. К. Маркса, д. 92) в виде нескольких банок крабов и немного крупы. Но всё это не решало проблемы питания нашей большой семьи из шести человек, из которых работал пока один человек, а все другие получали иждивенческие 200 гр. хлеба. […] В январе 44-го г. мама устроилась на работу счетоводом в редакцию газеты „Боевое знамя” Орловского военного округа, куда входила и Воронежская область. […] Эта работа, кроме зарплаты в 400 руб., давала право сменить иждивенческую продуктовую карточку на карточку служащего (600 гр. хлеба), что уже заметно влияло на семейный продовольственный баланс. […]. По американской программе помощи], не помню – отец или мама, получили американскую тушёнку – это уже настоящий деликатес даже по нынешним временам. Хлеб мама делила на всех поровну и каждый был волен съесть свою пайку сразу или делить на два-три раза. Ясно, что при таком принципе распределения родители лишали себя части пайка в пользу детей. Отсутствие другого источника питания, кроме продовольственных карточек, делало полуголодное существование хроническим, что и побудило, в конце концов, родителей к решению покинуть Воронеж». (Глебов В. Конвейер смерти Воронежского управления НКВД. Воронеж, 2012. С. 226–227, 230);
«Никогда ещё в Воронеже, со дня его основания, так не ценилась вода, как в эти памятные дни января и февраля 1943 г. Как в пустыне – нигде ни капли воды, ни одного колодца и работающей колонки. Все подходы к реке были преграждены дощечками с короткими, но выразительными надписями: «Хода нет. Минировано». Оставалось одно – растапливать снег. Люди осторожно, боясь наткнуться на мину, разгребали почерневшие сугробы, набивали снегом вёдра, котелки и ставили их на железные печурки. […] Хлебопёки налаживали хлеба, замешанного на снеговой воде. […] Без водоразборных колонок в городе жители испытывали большие трудности. С утра люди, запрягшись в сани, с бочками и вёдрами, […] люди тянулись по ледяной тропинке к реке. […] И вот в городе наступил праздник. Это было 11 февраля. […] В городе открылся первый водопроводный кран [на Мясной площади]. У маленькой будки на базарной площади сразу стало самое оживлённое место».
(Скопин И. Борьба за воду // Из пепла пожарищ. Воронеж, 1946. С. 66-67).

В поисках продуктов горожане ходили по деревням и выменивали, что могли на еду. «Так, за иголки ей давали по одному яйцу, и, к примеру, 10 яичек нам хватало на полмесяца. Когда Воронеж освободили, горожанам стали выдавать по карточке 300 граммов хлеба ежедневно. Но и здесь мама экономила, продавая хлеб, она покупала спички, соль, мыло. Так постепенно жизнь стала налаживаться – весной мы даже посадили в огороде картошку, фасоль и тыкву». (Нестерова В. Е. «Улица Плехановская представляла собой пустырь» // Дети и война. Воронеж, 2012. С. 60);
«Мамуся получала в месяц 300 рублей, а буханка хлеба стоила на базаре 100 рублей, столько же просили за стакан соли. […] В военное время мы покупали хлеб по карточкам по государственной цене. Наша семья из трёх человек получала по этим карточкам только килограмм хлеба в день. И больше – почти ничего! Мы опухали от голода, физическая слабость не исчезала».
(Попов П. А., Попов Н. А. Наш дом – Воронеж : воспоминания и раздумья. Воронеж, 2012. С. 64);

«…в городе, лежащем в руинах, где редкими, малодоступными удовольствиями было всё, что раньше нисколько не ценилось: стакан подсолнуховых семечек, ставшие мармеладом ломтики сахарной свёклы, протомлённые в чугунках или глиняных горшочках в глубине русских печей, плитка конопляного или льняного жмыха, твёрдая, как камень, о которую можно сломать зубы, узкая долька запечённой в духовке тыквы. В ней тоже присутствовал драгоценный сахар. С тыквой, если разживались, пили чай, тонкими ломтиками на кусочках пайкового хлеба давали детям; один такой жёлтенький сладковатый бутерброд составлял завтрак или ужин». (Гончаров Ю. Д. В голубом блеске Альтаира. Воронеж, 2008. С. 694);
«Тогда для нас было большой радостью дежурство в столовой: можно было вдоволь надышаться запахом пищи, доесть остатки фруктов от компота. Ложку в столовой выдавали за зачётную книжку. Не знаю, из какого металла она была сделана, но до сих пор ощущаю её горьковато-кислый вкус. Тарелки были из консервных банок. […] В дни сдачи последних экзаменов мы умудрялись отоварить хлеб на 5–6 дней вперёд. Буханку крошащегося грубого хлеба весом 2,5 килограмма мы съедали в читалке за вечер. […] Получив стипендию, мы позволяли себе купить 100 граммов конфет-подушечек по 8 рублей за килограмм и пирожков с повидлом по 5 рублей за штуку. В общежитии мы сами делали „халву” из пайка подсолнечного масла, яичного порошка и сахара». (Калиниченко А. С. Жизнь прожить – не поле перейти…: воспоминания. Воронеж, 2005. С. 30);

«Все предприятия и организации заводили тогда подсобные хозяйства. Помню, мама приносила из редакции капусту, отцу в клубе перепадали иногда талоны на „коммерческий” хлеб. Он стоил немного дороже того, что получали по карточкам, но и его цена была чисто символической. Почти у всех за городом имелись огороды. Нам досталась делянка позади экскаваторного завода, город там кончался. Осенью – своя картошка, хотя хранить её было негде. В школе № 9 и некоторых других продолжали, как в войну, выдавать по ломтику чёрного хлеба, посыпанного сахаром. В железнодорожных школах – ещё и по ложке рыбьего жира; хлеб к нему посыпали солью. […] Лидия Александровна (будущая моя тёща), сугубо городская дама, купила и пригнала (пешком!) из Анны корову. Школьником ходил по утрам в их дом покупать молоко. Бурёнок на нашей улице (ныне Моисеева) держали многие, утром пастух собирал стадо. […] Особенность снабжения населения в ту пору – разделение на категории (касты). В конце сорок шестого года мы вдруг попали в барский разряд: отцу как члену Союза художников СССР (их было всего трое в Воронеже после войны) выдали продуктовую карточку „литер Б”. „Прикрепляться” надо было к „закрытым” магазинам. В подвале драмтеатра я получил батон твёрдокопчёной колбасы, копчёные рыбины, из ртов которых торчали бечёвки, несколько десятков яиц, банки со сгущёнкой и т. д. Но вскоре мне стало неловко укладывать деликатесы на глазах у очереди из актёров, которыми восхищался (никто из них подобных пайков не имел). На следующий месяц прикрепился к закрытому магазину в довоенной пятиэтажке на углу Кольцовской и Плехановской (потом там был „Комиссионный”)».
(Пензин С. Мой Воронеж после войны. Воронеж, 2008. С. 37–38).

«Получаем улучшенный паёк как семья члена РАБИСа – работника искусств. Их тогда в Воронеже было немного. В полуголодные годы отведали экзотических заграничных продуктов – помощь союзников: кокосовое масло, компот из инжира („ягоды с пшеном”), американскую тушёнку, яичный порошок. Сначала пайки выдавались в боковом окошечке по левую сторону фасада восстанавливаемого театра драмы. Потом в „коробке” большого красного кирпичного дома на Кольцовской (где сейчас остановка) открылся казавшийся огромным магазин. Он так и назывался „Красный магазин”. У одних прилавков получали по карточкам пайки доноры, рабисовцы, у другого остальные. Мы стояли с мамой в очереди. Потом шли на Щепной базар, продавали полбуханки хлеба. На вырученные деньги покупали целую кошёлку еды или дрова». (Пяточенко Т. А. Когда была река… Воронеж, 2003. С. 4).
В городе существовал дефицит одежды. Её носили долго и передавали от старших к младшим. Заметное место занимали вещи из военного гардероба: солдатские гимнастёрки, шинели, офицерские кители и т. д. «А „экипировка” моя состояла из старого женского пальто, солдатского ремня, дядиных — на три номера больше нужного размера — сапог и каракулевой папахи». (Кривкин А. Тяжёлые бомбы тяжёлого детства // Воронеж. курьер. 2000. 29 апр.). «Одеты подростки были как попало… Большинство в ватных телогрейках. Телогрейки универсальны. В них ходят, на них спят, укрываются, их кладут под голову, ими затыкают пролом в стене, чтобы ветер не набивал в жильё снегу. На многих зелёные кителя немецких солдат». (Демиденко М. Воронеж – река глубокая. Ленинград, 1987. С. 207). «На ней была тёмно-коричневая куртка от лыжного костюма, купленного ей, вероятно, когда она была ещё классе в пятом, шестом классе, а сейчас, как и пальто, тоже ставшая коротковатой и тесной. Чёрная суконная юбка была из чего-то перекроена, перешита. […] Толстые вязаные гетры заштопаны на коленях разными нитками, одинаковых не нашлось». (Гончаров Ю. Д. Во дни отчаяния и надежд. Воронеж, 2010. С. 352). «По организациям стали распределять «американские подарки»: новую и малопоношенную одежду, собранную американцами для разорённой войной Советской России. Нам повезло. Папе два раза доставались такие подарки. В какой восторг привели меня два комбинезона-песочника из жатого ситца – один в голубую клеточку с розовыми розочками, другой, наоборот, в розовую клеточку с голубыми розочками. А с одним маминым платьем произошёл конфуз. Платье было чёрное из матового шелковистого материала с выбитым выпуклым орнаментом в завитки. Когда пришло время стирать платье, мама положила его в корыто и залила тёплой водой. Через полчаса с изумлением увидела в корыте крохотное платьице, годное только на куклу. Оказалось, это была одноразовая одежда и стирке не подлежала».
(Пяточенко Т. А. Когда была река… Воронеж, 2003. С. 9);

«Мама получила […] „американский подарок” – летнее пальто, юбку-шестиклинку из тонкой шерсти и две банки свиной тушёнки […]. Когда стали внимательно рассматривать одежду, оказалось, что пальто и юбка маленького размера и годятся только мне. Я их и носила года три – пальто полушерстяное в мелкую коричневую „ёлочку” и кирпичного цвета юбку с боковой молнией, которая для меня была тогда внове. […] Уже после войны [маме] достались на работе два больших куска парашютного шёлка. Знакомая старушка-портниха сшила из них ей платье и юбку. Мама покрасила их в чёрный цвет и очень долго носила на работу. Парашютный шёлк оказался на редкость прочный и практичный в носке. [Моя] подруга тоже нарядилась в „американский подарок” – чёрное пальто из ткани „букле”». (Тихомирова Л. Рассказы бабушки и внучки // Подъём. 1998. № 8. С. 134).
«Город был разрушен на 80–85 процентов, но, к удивлению жителей, уцелели и работали две очень старые общественные бани. В нашем районе – баня на углу Кольцовской и Плехановской улиц, да ещё далеко от нас – на улице Сакко и Ванцетти. Хотя плата за посещение бани была невысокой, ходить туда не хотелось – слишком долго приходилось стоять в очереди в тёмном, грязном, сыром помещении. Бельё оставляли на лавках под надзором банщика, поэтому нередко многое пропадало, но самое унизительное было – ждать в предбаннике освободившийся жестяной таз или, как его называли, „шайку”. […] В помывочном зале нередко возникали ссоры, а иногда и драки из-за шаек. […] Нередко воровали мыло, если его оставишь на каменной лавке, а сама пойдёшь к кранам с водой налить свою долгожданную шайку. Мыло, конечно, было хозяйственное, полученное по карточкам. Туалетное мыло „Земляничное” с пронзительным запахом химической эссенции или „Яичное” считались чрезвычайной роскошью, его доставали в ОРСах – магазинах для железнодорожников, военных – через знакомых или покупали на базаре, кто мог, за большие деньги. О каких-либо шампунях люди просто не имели понятия».
(Тихомирова Л. Рассказы бабушки и внучки // Подъём. 1998. № 8. С. 125).

Уже в сентябре в школах города начались занятия. В это время было введено раздельное обучение мальчиков и девочек, появились мужские и женские школы.

«Осенью 1943 г. я пошла в 8-ю школу, меня приняли в четвёртый класс. Мы писали пёрышками, привязанными к палочке, писали на обрывках газет разведённой сажей. Книжками делились, но так как наши учебники целый год пролежали под водой, то листочки рассыпались, когда мы их переворачивали. В классах были буржуйки, но всё равно чернила замерзали». (Нестерова В. Е. «Улица Плехановская представляла собой пустырь» // Дети и война. Воронеж, 2012. С. 61). «В 1943 г. и я, и брат стали учиться в одной школе, в седьмой мужской. Она находилась в конце улицы Карла Маркса, в школьном здании довоенной постройки, которое очень быстро восстановили для занятий. 7-я школа занимала здесь третий и четвёртый этажи, а на первых двух была девятая женская школа. […] Мы оба были переростками в своих классах. […] [Вскоре] меня мамуся отдала во 2-ю школу ЮВЖД, на улицу Ленина (ныне это средняя школа № 5). В 1944 году здание уже успели приспособить для учёбы, хотя до полного восстановления школы ещё было далеко. Окна забиты фанерой, оставлены только маленькие глазочки для освещения, и мы, ученики, сидим в классе в пальто, на морозе и в темноте. Лишь одну слабенькую электрическую лампочку повесили. Часто писали на грифельных досках. Пользовались также чернильницами-непроливайками».
(Попов П. А., Попов Н. А. Наш дом – Воронеж : воспоминания и раздумья. Воронеж, 2012. С. 62–64).

Большую роль в досуге воронежцев в этот период играли театр и кино. «Вечером решили отпраздновать сдачу экзаменов походом в театр. […] Пьеса произвела громадное впечатление. Как смело там говорится о всех наших недостатках, о неумении воевать и необходимости учиться у немцев военному искусству. […] Говорят, что Корнейчук написал „Фронт” во время своего пребывания в Воронеже, и почти все действующие лица списаны с живых лиц. Горлов изображает Тимошенко, который теперь в отставке, а тогда был в Воронеже. А „мэр” города – наш Мирошниченко. […] Вчера я была на конференции зрителей о работе театров Драмы и Музкомедии. Выступали с докладами Энгелькрон и Лазарев, затем много зрителей. В основном все хвалили, недостатки отмечали, но меньше. Выступал наш Майский (наш потому, что он читает нашим филологам) и заявил, что наши театры – на одном из первых мест в РСФСР. После было выступление хора Массалитинова. Такие жизнерадостные свежие номера, хорошие голоса, хорошие костюмы. Программа почти вся новая, победная!.. Вчера была в театре на „Так и будет” Симонова. Впечатление очень большое. […] Там так всё жизненно, современно, так трогают переживания героев, что хотелось смотреть пьесу без конца, не расставаясь с её героями. Савельева очень хорошо играл Папов, да что хорошо – замечательно! Ольгу – Шмидт, профессора – Шатов, Анну Григорьевну – Мариуц и т. д.».
(Проторчина В. М. Мои студенческие годы (1941–1945). Воронеж, 2000. С. 43, 45, 47);

«На посёлке нас жило пять друзей: 3 Виктора, Иван и Анатолий. Разница в возрасте была 1–2 года. У всех отцы не вернулись с войны. Где сейчас дворец им. 50-летия Октября находилось административное здание. Во время войны оно было разрушено, уцелело левое крыло, там было узкое длинное помещение, его и приспособили под кинозал. Нас, детвору, пускали бесплатно. Фильмы были трофейные с субтитрами и отечественные про войну. Помню фильмы „Тарзан”, „Чёртово ущелье”, „Два бойца”, „Подвиг разведчика” и другие».
(Лямцев В. Г. // Нашему Воронежу – 425 лет. Воронеж, 2011. С. 19).
Аватара пользователя
Sergio
Сообщения: 74
Зарегистрирован: 29.12.2016
Откуда: Воронеж

Воронеж после освобождения от фашистских захватчиков

#5

Сообщение Sergio »

Из воспоминаний моей тети о возвращении из плена в послевоенный Воронеж. Рассказывала она мне об этом очень давно в 1970-х годах... Из плена она возвращалась по Задонскому шоссе. Рассказывала, что там где сейчас Памятник Славы лежало очень много собранных трупов наших солдат , а рядом лежали немецкие солдаты. Не буду точно утверждать (после её воспоминаний прошло уже более 40 лет), но хоронили солдат вроде бы совсем рядом в огромной братской могиле.

Есть ли какая-либо информация о перезахоронении этих немецких солдат ?
grm3
Сообщения: 4639
Зарегистрирован: 17.11.2016

Воронеж после освобождения от фашистских захватчиков

#6

Сообщение grm3 »

Вопрос - есть ли какая нибудь информация о том, работали ли в Воронеже во время Великой Отечественной войны нотариусы? И сразу после освобождения города?
Аватара пользователя
Евгения Григорова
Сообщения: 330
Зарегистрирован: 28.11.2019
Откуда: Москва

Воронеж после освобождения от фашистских захватчиков

#7

Сообщение Евгения Григорова »

Из записей отца:

С радостью узнали, что 25 января 1943г. Воронеж освободили. И уже в феврале мы приехали все трое в Воронеж и сразу на Левый берег, где нам предоставили квартирку из кухни и маленькой комнатки. Воронеж на Правом берегу был мертвым городом. Все было разрушено и сожжено. С левого берега через луг я в свой театральный бинокль рассматривал бугры (на Чижовке) Воронежа. Искал свой родной бугор и на нем дом. Но ничего не было видно. Открыли дорогу на Правый берег, но патрули проверяли документы и вещи. И, наконец, я на своей улице. Кругом мины. Глупых вещей делал много. Стал расчищать погреб от золы, снега, земли. Дом, сарай, все сгорело. Раскопал в погребе мешок муки, в середине мука сохранилась. Некоторые тарелки и чашки остались целы, но в основном все побито. Случайно в сарае сохранилось почти полное ведро с солью. Это было богатство. Стакан соли - 100 руб. Жалею, что не перенес книги из библиотеки. Здание было разрушено. Немцы устроили конюшню. Дюма, Вальтер Скотт и тысячи других книг валялись навалом. До сих пор жалею. Но может быть и патруль не пропустил бы. Страшная картина. Запомнилась такая картина: на улице 20-летия Октября, где начинался спуск в сторону реки Воронеж, стоял танк Т-34 и под ним раздавлены 8 человек немцев. Один офицер лежал рядом. На моих глазах один мужик подошел к офицеру и снял с него сапоги, и пошел. Перед взорванным мостом на ВОГРЭС стоял подбитый танк наш, а внутри, держась за ручки управления, сидел обгоревший наш танкист. И кругом мины. На Чижовских буграх были проволочные заграждения, и на них висели противопехотные мины из консервных банок. Много было блиндажей немецких, устроенных с комфортом, но я старался в них не залезать.

Получается, ни немцы не успели трупы своих похоронить, ни наши ещё не успели нашего сгоревшего танкиста похоронить тоже, а мост немцы успели взорвать, гады.
Людмила-С
Сообщения: 1502
Зарегистрирован: 24.01.2020

Воронеж после освобождения от фашистских захватчиков

#8

Сообщение Людмила-С »

Евгения Григорова, как же тяжело читать эти воспоминания и как много горя перенёс наш народ от бесконечных войн.
Аватара пользователя
Red Cat
Сообщения: 2294
Зарегистрирован: 07.12.2016

Воронеж после освобождения от фашистских захватчиков

#9

Сообщение Red Cat »

Евгения Григорова писал(а):

Получается, ни немцы не успели трупы своих похоронить, ни наши ещё не успели нашего
Это война, что тут удивительного. Там не всегда до похорон было. Да и не всегда возможность была.
А во время войны (да и несколько лет после нее) десятки тысяч трупов в полях и в лесах вокруг Воронежа лежали незахороненными. Путешествуя но тем местам пешком или на велосипедах, мы, мальчишки, видели это своими глазами. В первые годы после боев легко было различить немцев и русских по шинелям, по оружию, по каскам, по документам. Но оружие постепенно подбирали, одежда истлевала. Году в сорок шестом остались одни лишь косточки белые. Но и тогда еще можно было различить останки - но пуговицам. Ржавые железные - наш солдат, белые окислившиеся - немец
(алюминиевые были у них пуговицы). К сорок девятому году, когда наконец все разминировали, и этих примет не осталось.

Поле боя между Воронежем и Подгорным мне особенно хорошо известно: каждое лето мы с ребятами ездили через него на велосипедах на Дон - купаться, ловить рыбу. На наших глазах это поле меняло облик. В сорок девятом году останки убитых наконец собрали и захоронили у Задонского шоссе около города в большой братской могиле. Сейчас над могилой памятник погибшим в боях за Воронеж.
Анатолий Владимирович Жигулин
Черные камни
Аватара пользователя
Евгения Григорова
Сообщения: 330
Зарегистрирован: 28.11.2019
Откуда: Москва

Воронеж после освобождения от фашистских захватчиков

#10

Сообщение Евгения Григорова »

Red Cat, с Жигулиным мой отец дружил, в одной "подпольной" группе они были, и арестовали их вместе, только отцу дали 8 лет, освободили по амнистии в январе 1955 и реабилитировали полностью, только они в разных лагерях сидели. У Жигулина - все правда.
Аватара пользователя
Наталия Серова
Сообщения: 9022
Зарегистрирован: 17.11.2016
Откуда: Воронеж

Воронеж после освобождения от фашистских захватчиков

#11

Сообщение Наталия Серова »

Разминирование — второе освобождение Воронежа в 1943 г.

Полное освобождение Воронежа от немецко-фашистских захватчиков к концу января 1943 г. ещё не привело к ликвидации самых разрушительных и опасных последствий временной оккупации правобережья города. Одним из них было минирование его зданий и улиц. Разминирование стало по существу вторым освобождением Воронежа и первоочередным условием его восстановления. Данная статья является фактически первой попыткой научного рассмотрения и обобщения этой проблемы. Основным источником послужили неопубликованные архивные документы Центрального архива Министерства обороны РФ, а также различные материалы воронежских архивов.

Термин «разминирование» в данной работе применяется автором в широком смысле: не только как обезвреживание мин, но и как очистка города от неразорвавшихся авиабомб, фугасов и других боеприпасов.

В течение первого полугодия после полного освобождения Воронежа саперами воронежского гарнизона под командованием члена городского комитета обороны полковника Петра Павловича Лисина были обезврежены сотни неразорвавшихся авиабомб, а также сотни неразорвавшихся артиллерийских и реактивных снарядов, и множество других боеприпасов.

В 1943 г. только пиротехники штаба МПВО г. Воронежа за короткий срок обезвредили свыше 400 неразорвавшихся фугасных авиабомб.

В течение весны-лета 1943 г. воронежскими пиротехниками МПВО (местной противовоздушной обороны) было подорвано и обезврежено 462 артиллерийских снаряда и снято 18 350 противотанковых и противопехотных мин.

Основная работа по разминированию Воронежа была проделана в первые месяцы после его полного освобождения (25 января 1943 г.), особенно в течение весны — лета 1943 года. Эта опасная и важная работа продолжалась и в последующие годы. Да и в наши дни, нет-нет, да и появляется сообщение об обнаружении и обезвреживании уцелевших со времен той войны неразорвавшихся боеприпасов.

Основную опасность для населения после освобождения Воронежа представляли отдельные мины и целые минные поля. Об этом свидетельствуют воспоминания очевидцев и сохранившиеся документы военных лет, в частности записи в военном дневнике секретаря партбюро Вагоноремонтного завода им. Тельмана А. Ламаша. В ночь с 24 на 25 января 1943 г., когда группа рабочих Отрожского завода готовилась вместе с войсками войти в правобережную часть города, из штаба гарнизона предупредили, что «пока в город входить нельзя: взрываются мины замедленного действия».

Действительно, как сообщал в Москву из Воронежа (27 января 1943 г.) заместитель наркома НКВД И.А. Серов 25 января, в день освобождения города, при взрыве заминированного здания обкома ВКП(б) погибли 16 бойцов вместе с командиром, и «от мин замедленного действия взорвались Дворец пионеров и Воронежский государственный университет». В первые дни после освобождения Воронежа в его правобережной части продолжались взрывы в домах и производственных зданиях, и было снято более 4 тыс. мин. Воронежец И.П. Желудков сообщал в письме, что «весь город заминирован, проход по городу только по тропинкам, в сторону свернуть нельзя, взорвешься на минах».

Частью немецкой обороны в районе Воронежа была разветвленная система минных полей. Они состояли из противотанковых мин нажимного действия в сочетании с такими же (по механизму действия) противопехотными (шрапнельными) минами. По свидетельству представителя Генштаба РККА при штабе Воронежского фронта 20 рядов мин, пусть и расположенных не в строгом порядке, представляли серьёзное препятствие.

Разминированию части территории Воронежа и Воронежской области предшествовало их минирование. В интересах исторической истины следует подчеркнуть, что минирование было обоюдным, двусторонним процессом.

Тем не менее, было принципиальное различие между действиями советских войск, в том числе гарнизона Воронежа, которые были продиктованы стремлением задержать и остановить продвижение захватчиков посредством минирования оставляемой или обороняемой территории и поведением немецко-фашистских оккупантов, особенно при их отступлении из города и области.

Гитлеровцы стремились посредством минирования зданий и сооружений, улиц и площадей, дорог и станций и даже садов и огородов, и отдельных предметов (вроде брошенных на ул. Плехановской заминированных саней с эрзац-сеном и гранатами, о чем вспоминал А. Ламаш) нанести максимальные материальные разрушения и людские потери и затруднить восстановление Воронежа и жизни и деятельности воронежцев. По оценке М.И. Филоненко, готовясь к отступлению из города, немцы «тщательно разрабатывали план его уничтожения», намечая сжечь и разрушить «его главнейшие здания», в том числе учебные, производственные и административные.

Было заминировано множество жилых домов и служебных помещений. При этом применялось большое число мин, как правило, с небольшими зарядами. Только при разминировании здания воронежской тюрьмы № 1 было обезврежено свыше 200 мин. Кроме того на улицах и дорогах захватчики разбросали при отступлении множество мин нажимного действия. По тем же данным только за первые 10 дней разминирования Воронежа войсковые сапёры обнаружили и обезвредили в домах и на улицах около 1400 мин.

Сапёры 60-й армии Воронежского фронта приступили к снятию минных заграждений в конце января 1943 г. непосредственно перед переходом в наступление по плану Воронежско-Касторненской операции. В ночь с 24 на 25 января воины генерала Черняховского с четырёх сторон (с Чижовского плацдарма и из района областной больницы на правом берегу, с левого берега от Монастырщинки и Придачи) силами 121-й и 100-й сд, 104-й сбр и 8-й ибр перешли в наступление, очищая улицы и кварталы городского правобережья. Минные поля и минированные участки в глубине немецкой обороны по сведениям А.В. Курьянова «затрудняли продвижение частей и вызывали значительные потери».

Сапёры 42-й инженерной бригады спецназа шли впереди стрелков с миноискателями и обезвреживали установленные на дорогах и в развалинах зданий мины и другие опасные «сюрпризы» противника. Только за первый час боевой работы минёры батальона капитана Д.М. Бабушкина, по данным А.И. Гринько, «убрали с пути наступающих несколько сот мин». Следовательно, первыми приступили к разминированию Воронежа в 1943 г. в ходе его полного освобождения войсковые сапёры (пиротехники штаба МПВО в это время ещё находились в Борисоглебске).

Помимо 42-й инжбригады в проделывании проходов в минных полях в конце января участвовали также воины 13-го отдельного батальона минёров. Позднее к ним присоединились саперы 211-го батальона спецминирования и пиротехники штаба МПВО, а также бойцы Воронежского истребительного батальона, прошедшие специальную подготовку. Они приступили к изучению минного дела ещё будучи в Борисоглебске в январе 1943 г. Бойцы учились прежде всего способам разминирования минных полей, а также отдельных «сюрпризов» (взрывных ловушек) противника.

Вскоре после изгнания захватчиков из правобережной части Воронежа в город возвратились и пиротехники штаба МПВО. По свидетельству И.Т. Нестеренко, они «немедленно приступили к разминированию улиц и жилых домов» и за короткий срок сняли свыше 18 тысяч противотанковых и противопехотных мин.

Общее руководство работами по разминированию Воронежа приказом командования Воронежского фронта от 31 января 1943 г. было возложено на начальника гарнизона города полковника П.П. Лисина.

2 февраля 1943 г. Воронежский обком ВКП(б), докладывая в Москву, в ЦК ВКП(б), о положении и мерах по нормализации жизни в Воронеже и области, указывал, что все общественные здания, культурные учреждения, промышленные предприятия, уцелевшие при бомбардировках, были «заминированы врагом и при уходе взорваны», а оставшиеся 3-4 десятка зданий заминированы. Спецкор областной газеты сообщал из Воронежа 3 февраля 1943 г.: «На улицах города ещё и сейчас нет-нет, да и взорвётся мина. Проклятые немецкие изверги минировали многие улицы и здания. Работа по разминированию города продолжается усиленными темпами. Жизнь в городе постепенно налаживается».

В феврале 1943 г. к работе по очистке города от взрывоопасных предметов был допущен Воронежский истребительный батальон. Он произвел разминирование трёх километров улиц Воронежа, обезвредив 260 мин. В конце февраля было решено также начать подготовку минёров и пиротехников из местного населения. Организация подготовительных курсов была поручена областному совету добровольного оборонного общества — Осоавиахима.

Очищались от мин заводы и станции, уцелевшие здания и улицы Воронежа. В начале февраля приступили к очистке от мин выгоревших руин паровозоремонтного завода им. Дзержинского. С этой целью Я.А. Купавых взял в гарнизоне 6 минёров и вместе с ними проверил территорию сожжённого предприятия. Буквально за 10 дней с помощью сапёров были очищены от мин и обломков железнодорожные пути при разрушенной станции Воронеж-1, что позволило подготовить её к приему поездов.

В течение февраля-марта 1943 г. все обнаруженные сапёрами воронежского гарнизона и минёрами, и пиротехниками МПВО мины зимней установки были обезврежены, фугасы сняты, а крупные минные поля на окраинах Воронежа были ограждены. Таким образом в этот период была произведена первоначальная массовая очистка города от взрывоопасных предметов.

С наступлением весны участие в разминировании областного центра бойцов Воронежского истребительного батальона было прекращено, так как его личный состав был загружен несением патрульной и контрольно-заградительной службы и другими заданиями. Весной 1943 г. из состава воронежских добровольческих военизированных формирований в разминировании Воронежа активно участвовали пиротехники МПВО.

Среди непосредственных руководителей и участников этого смертельно опасного процесса выделялись помощник начальника городского штаба МПВО, опытный минёр, командир взвода Иван Михайлович Севрюков и командир пиротехнического отделения старший сержант Александра Фомина (впоследствии Склярова), с которой удалось побеседовать автору статьи в Семилуках в 2002 г. В военном дневнике А.Т. Фоминой за 1943 г. было отмечено, что 6 марта при обезвреживании 569-й мины подорвалась боец отделения Маша Пилипочкина (тяжело ранена двадцатью осколками), 8 апреля — при снятии 540-й мины была ранена самая опытная, бывший инструктор Осоавиахима Евгения Иванова, 15 апреля подорвалась обезвредившая до того 819 мин Анастасия Позднякова, а на 545-й мине получила тяжелое ранение Наталья Кандидова. На место раненых и погибших приходили новые пиротехники, в большинстве совсем юные, двадцатилетние девушки.

Первые объекты города, в разминировании которых участвовали бойцы отделения Фоминой, — дома в районе Чижовки, у механического завода, на южной окраине Воронежа. А.Т. Фомина вспоминала, что мины и другие опасные «сюрпризы» воронежские и борисоглебские девушки-пиротехники МПВО обнаруживали не только в домах, но и во дворах, на берегу реки, в садах и на огородах, причем не всегда удавалось выявить все минные ловушки врага, даже после тщательного осмотра территории.

В докладе председателя горисполкома ПА. Мирошниченко на XII сессии Воронежского горсовета в мае 1943 г. в числе первоочередных мероприятий по восстановлению Воронежа по-прежнему указывались разминирование и очистка города от боеприпасов.

С конца марта усиливается влияние на процесс разминирования Воронежа городского комитета обороны (ВГКО), в состав которого входил и начальник гарнизона города полковник Лисин. Решения ВГКО по этому вопросу, принятые в течение весны — лета 1943 г., были направлены на ускорение восстановления системы МПВО и разминирования Воронежа с целью обеспечить «условия для более быстрого восстановления города и возрождения его хозяйственной деятельности» в интересах усиления помощи фронту.

В постановлении ВГКО отмечалось, что в связи с минированием оккупантами многих зданий и наличием в развалинах домов неразорвавшихся снарядов и авиабомб в первые два месяца после освобождения Воронежа была предпринята интенсивная очистка города от мин и других боеприпасов. В дальнейшем усилия ВГКО были направлены также на упорядочение процесса разминирования и обеспечение безопасности населения.

Активное участие в разминировании Воронежа в первые месяцы после его освобождения принимали красноармейцы и командиры 211-го батальона спецминирования. Их мужественная и эффективная боевая работа была отмечена 5 апреля 1943 г. специальным решением исполкома Воронежского горсовета об объявлении благодарности всему личному составу 2-й роты этого батальона. Кроме того, было решено наградить грамотами и ценными подарками особо отличившихся в этой работе командиров и красноармейцев, в том числе лейтенантов П.П. Пособуева, Б.Н. Зыкова, В.И. Олюнина, Л.Я. Брустина и С.К. Ященко, а также 6 младших командиров и 13 красноармейцев.

В разминировании Воронежа в течение 1943 г. участвовали сотни сапёров, минёров и пиротехников, в том числе немало воронежцев. Десятки из них в ходе этой опасной боевой работы были ранены, стали инвалидами войны или пали смертью храбрых. При обезвреживании мин на улицах Воронежа погибли минеры Богданов, Дубов, Емельянов, Стрельников и другие отважные воины. На место выбывших из строя приходило пополнение, в том числе воронежцы. К концу апреля 1943 г. только на курсах минёров при Воронежском истребительном батальоне занималось более 110 чел.

В мае 1943 г. на сессии Воронежского горсовета была вновь дана высокая оценка героическому ратному труду первых участников разминирования Воронежа. Председатель горисполкома П.А. Мирошниченко отмечал, что специальные воинские части и отряды МПВО «героически и самоотверженно, в трудных условиях зимы проводили эту важнейшую работу, причём были случаи гибели и тяжёлых ранений их в результате подрыва на минах».

С наступлением весны, а затем и в течение лета 1943 г. в черте города и в окрестностях Воронежа, по свидетельству начальника гарнизона, было вновь обнаружено «много минных полей и мин летне-осенней установки» (1942 г. — В.Ш.). Среди них были и многослойные минные поля, установленные как немецкими, так и советскими войсками. Была организована повторная инженерная разведка всей городской территории, и начался новый этап разминирования Воронежа.

По данным начальника МПВО Воронежа, к началу мая 1943 г., за исключением некоторых окраин районов Воронежа, была произведена очистка города от мин и коварных «сюрпризов» врага, таивших смертельную угрозу для 90 тыс. возвратившихся жителей.

Однако городской комитет обороны 18 мая 1943 г. дал иную оценку положения с разминированием Воронежа. На майском заседании ВГКО отмечалось, что за последнее время «значительно возросло количество несчастных случаев среди населения г. Воронежа от подрыва на минах» и вследствие неосторожного обращения с взрывчатыми веществами, а райкомы ВКП(б) и райисполкомы Советов не принимали своевременных мер к обеспечению безопасности воронежцев в этом отношении.

Городской комитет обороны принял постановление «Об усилении мер по охране минных полей и предотвращению несчастных случаев». В нем указывалось, что работы по сбору боеприпасов и взрывчатых веществ проводятся ещё «недопустимо медленно», минные поля «во многих случаях не ограждены», а предупредительные знаки пришли в негодность. Начальнику гарнизона П.П. Лисину, секретарям райкомов ВКП(б) и председателям райисполкомов Советов было поручено «ускорить работу по сбору и вывозке в склады вооружения, взрывчатых веществ и боеприпасов», разбросанных в различных районах города. Райкомы и райисполкомы обязывали принять немедленные меры к обеспечению безопасности населения, в том числе до 20 мая оградить запретные зоны.

В течение мая-июня 1943 г. пиротехнические отделения штаба МПВО наряду с гарнизонными минерами продолжали очистку города от боеприпасов и его разминирование. К середине июня воронежские пиротехники извлекли и доставили на гарнизонный склад 200 авиабомб и подорвали 120 бомб и снарядов.

29 июня было принято новое постановление ВГКО по очистке города от неразорвавшихся авиабомб, артиллерийских снарядов и мин. Оно указывало на то, что подразделения минёров и команды пиротехников МПВО при очистке города от взрывчатых веществ необоснованно и без достаточных мер предосторожности производили подрыв снарядов, мин и авиабомб в районе жилых кварталов, что порой приводило к разрушению отдельных уже восстановленных зданий и тормозило восстановительные работы. Подрыв боеприпасов на месте был разрешён только в исключительных случаях и с соблюдением всех мер предосторожности.

Председателям исполкомов Советов районов города Воронежа было вменено в обязанность до 15 июля 1943 г. «обеспечить вывозку к местам складирования» боеприпасов, имевшихся на территории этих районов, под руководством опытных пиротехников и при содействии местного населения и формирований МПВО. По данным А.И. Гринько с помощью воронежцев – жителей Воронежа было обезврежено 58 тысяч взрывоопасных предметов. Но, конечно, основную роль в разминировании города и на втором этапе сыграли профессиональные минёры. В течение апреля — июня 1943 г. продолжалась работа по очистке от мин и неразорвавшихся боеприпасов окраин Воронежа и прилегающих к нему районов — мест прошлых боев и обороны города.

К июлю 1943 г. Воронеж был в основном очищен не только от мин, но и от неразорвавшихся авиабомб, реактивных снарядов, миномётных мин (по некоторым данным последних было обезврежено более 1 тысячи единиц), артиллерийских снарядов и противотанковых и противопехотных гранат. За период разминирования было снято и обезврежено 229 473 мины, из них 115 412 противотанковых мин и 110 704 противопехотные мины, и 3357 фугасов. Было собрано и подорвано более 68 тыс. штук неразорвавшихся боеприпасов.

В конце лета 1943 г. многие воронежцы-пиротехники городского штаба МПВО за мужество и отвагу при разминировании Воронежа были удостоены боевых наград. Александра Фомина (Склярова), Мария Пилипочкина, Анастасия Найденова были награждены орденами Красной Звезды. Позднее этот орден получили также Наталья Кандидова (в 20 лет ставшая пенсионеркой-инвалидом войны), Евгения Иванова и Раиса Дзюбина.

Все пригодные для боевого использования противотанковые и противопехотные мины были тогда же отсортированы и собраны на гарнизонный склад. В мае — июне 1943 г. они были переданы войскам Воронежского фронта, готовившегося встретить атаки немецких «тигров» и «пантер» на Белгородско-Курской дуге.

На этом очистка Воронежа от мин не закончилась. Она была вновь продолжена, и после дополнительного разминирования и тщательной очистки всего города и бывших полей боя в районе Воронежа к началу августа было собрано ещё 15 тысяч противотанковых мин, часть которых также предназначались для помощи Воронежскому фронту.

По уточнённым данным более 30 воронежцев-бойцов и командиров МПВО г. Воронежа за участие в разминировании города в 1943 г. были награждены боевыми орденами и медалями. Ордена Красного Знамени был удостоен их опытный и храбрый «батя» — командир И.М. Севрюков, а орден Красной Звезды получили также две Анастасии — Лукьянова и Позднякова.

В разминировании Воронежа участвовали и сапёры дислоцировавшегося на территории города и области Резервного фронта — Степного военного округа. Так, 48-й армейский инженерный батальон 4-й гв. армии в ходе подготовки к Курской битве, изучая тему «Минные поля и их разминирование», подкреплял теорию практикой, разминируя в мае 1943 г. минные поля в районе Питомника, на северной окраине г. Воронежа и т.д.

Разминирование Воронежа стало эпилогом его полного освобождения и прологом военного восстановления. Оно было настоящим боевым подвигом войсковых сапёров Воронежского фронта, минеров воронежского гарнизона и пиротехников городского штаба МПВО. Его значение состояло в ликвидации самых опасных последствий немецко-фашистской оккупации, недопущении полного разрушения Воронежа, обеспечении первоочередных условий для его восстановления и возвращения в город и безопасности воронежцев.

Ещё одним следствием разминирования стало оказание помощи Воронежскому фронту собранной в районе Воронежа минно-взрывной техникой. Для этой цели было отобрано около 80 тыс. годных противотанковых и противопехотных мин. Непосредственно со склада воронежского гарнизона Воронежскому фронту было передано только перед началом Курской битвы 25 тыс. противотанковых мин.

Начальник гарнизона Воронежа полковник Лисин, осуществлявший конкретное руководство разминированием города и сбором боеприпасов, писал командованию Воронежского фронта в начале августа 1943 г.: «В проведенных Вами успешных боях по ликвидации летнего немецкого наступления (на Курской дуге — В.Ш.) не одна сотня немецких танков подорвалась на минных полях и, может бьггь, некоторые их них на тех минах, которые были Вам отправлены из города Воронежа». Таким образом разминирование Воронежа не только стало его вторым освобождением и первым шагом к возрождению нашего родного города, но и помогло войскам Воронежского фронта отразить последнее стратегическое наступление Германии и её союзников во Второй мировой войне.

Автор: Шамрай В. А. (ВГУ)
Аватара пользователя
Sergey
Администратор
Сообщения: 14318
Зарегистрирован: 16.11.2016
Откуда: Воронеж

Воронеж после освобождения от фашистских захватчиков

#12

Сообщение Sergey »

Январь-февраль 1943г.
Вложения
43.jpg
Аватара пользователя
Red Cat
Сообщения: 2294
Зарегистрирован: 07.12.2016

Воронеж после освобождения от фашистских захватчиков

#13

Сообщение Red Cat »

Валерий писал(а): 02 мар 2021, 13:19 Подскажите, так и не понял, как происходило освобождение Воронежа? Была наступательная операция или немцы просто покинули город?
имхо при освобождении самого города в январе 1943 года, вселенско-эпичных боев, какие описывают в патриотических статьях и на дзенах, япах и т.п. не было. При Воронежско-Касторненской операции безусловно были.

Есть статье В. А. Шамрай Оборона и освобождение Воронежа. Новая концепция сражения за Воронеж в 1942–1943 годах, там выдержки из его более основательных книг.
Впервые представлена многосторонняя и полная, документированная и во многом новая картина всех перипетий освобождения Воронежа, особенно событий 23–25 января 1943 г. Со стороны противника они показаны как реализация превентивных, но запоздалых, экстренных мер по оставлению Воронежа и отходу за Дон ввиду угрозы окружения немецкого гарнизона в правобережной части города и на ближайших подступах к Воронежу и по другим причинам. Также документально установлено, что заключи- тельного штурма западной части города в ночь на 25 января не было. А было ее полное занятие частями советского воронежского гарнизона (60-й армии И. Д. Черняховского) с преследованием и стычками с немецкими арьергардами на пути к Дону. Освобождение Воронежа вписано в контекст Воронежско-Касторненской операции.
Хотя мое имхо, даже Шамрай пишет слишком "пророссийски", но относительно других авторов более объективно.

Тут еще, конечно, "тяжесть и наличие боев" это с какой колокольни смотреть. Одно дело начальник армии в 1943, другое дело я читатель исторической статьи, через 100 лет. И третье если меня лично с разведкой послали посмотреть, есть ли немцы в том доме. Получи я пулю в живот при этом, от малочисленного арьергарда немцев, мне бы не показалось, что боев то и не было.
Аватара пользователя
Sergey
Администратор
Сообщения: 14318
Зарегистрирован: 16.11.2016
Откуда: Воронеж

Воронеж после освобождения от фашистских захватчиков

#14

Сообщение Sergey »

Послевоенный Воронеж: «Когда в нашем классе появились девочки, даже хулиганы стали мыть шеи»

Профессор ВГТУ Эдуард Сазонов рассказал о военном и послевоенном Воронеже, о своём детстве и юности

C Эдуардом Сазоновым, профессором Воронежского государственного технического университета, я познакомилась в Никитинской библиотеке на встрече, организованной краеведческим отделом. Разговорились о Воронеже — и он, и я любим свой родной город. Только любовь Эдуарда Владимировича на сорок лет длиннее, потому и рассказать он может в сорок раз больше.

— Эдуард Владимирович, вы коренной воронежец?

— Да, родился в Воронеже в 1936 году. Жили мы на улице Фрунзе. Это старинная улочка, раньше она называлась Консисторской, переименовали её за восемь лет до моего рождения, в 1928-м. Там, где сейчас главный корпус ВГУ, стоял огромный, на всю Россию известный Митрофановский монастырь. На его территории располагалось здание консистории — присутственное место епархии. Вот улицу так и назвали. Она опоясывала монастырь и спускалась вниз к реке — на Гусиновку. Гусиновкой называлась слобода у реки Воронеж (от современных улиц Выборгской и Софьи Перовской вверх на холмы. — Прим. авт.). Это название было в ходу ещё в 1980-е годы. Даже сейчас старожилы вроде меня ещё говорят: «Я родился на Гусиновке».

— Вам было 5 лет, когда началась война. Что из того времени помните?

— Первое ощущение — общее тревожное состояние, пугающие звуки сирены воздушной тревоги, заклеенные газетными полосками окна домов... В речи взрослых появились новые слова — мобилизация, эвакуация, Совинформбюро. Помню бомбёжки летом 1942-го. С нашего двора (там сейчас дома № 2 и № 4 по Фрунзе. — Прим. авт.) был виден левый берег и авиационный завод. Как сейчас вижу: летят над ним самолёты строем, от одного отделяются бомбы, падают вниз, и в воздух поднимаются клубы чёрного дыма...

Недалеко от нашего дома — метрах в 300 — была церковь иконы Божьей Матери «Взыскание погибших». В одну из бомбёжек бомба попала в купол храма, и он загорелся. Помню, взрослые молча стояли и смотрели на пожар, а нас, детей, бабушка заталкивала под стол в доме и просила: «Молитесь Боженьке о спасении…».

Церковь Взыскания погибших находилась на этом перекрёстке Выборгской и Большой Стрелецкой. Её взорвали в 1960-х годах. Теперь на её месте частные дома.

— А в эвакуации вы где были?

— В Саратовской области, в селе Большая Грибановка. Мы уехали в августе 1942-го, вернулись в Воронеж через восемь месяцев — в марте 1943 года.

Уезжали из города — вернулись на кладбище. Целых зданий почти не было, один битый кирпич и груды развалин. По улицам бегали громадные крысы. Ветер перекатывал сорванные с крыш листы кровельного железа, и они грохотали как гром.. Страшный звук... А надо всем этим возвышался остов колокольни Митрофановского монастыря, самого высокого здания до войны.

— Как обживались по возвращении?

— Да потихоньку, на мам и бабушек все тяготы пали. Отцы на фронтах были. Чем мы помогали? За питьевой водой ходили на родник на Софьи Перовской (там теперь находится храм Митрофана Воронежского. — Прим. авт.). В очереди собиралось порою до двух тысяч человек, ждали по три часа. Нам, мальчишкам, хорошо: в 9 утра очередь заняли и на речку пошли, до неё метров 300 всего. Купались и возвращались за водой. Кто плавать учил? Да никто не учил, сами, как зверята.

— А чего вам тогда хотелось?

— Всё время хотелось сладкого. А какое тогда сладкое? О конфетах даже не мечтали, в лучшем случае была патока или кусочек сахара с чаем вприкуску. Мы, знаете, что делали? Собирали аптекарские пузырьки, сдавали их в аптеку, а за них нам давали кисло-сладкие шарики — витаминки.

— Воды питьевой не было первое время. А свет был?

— Электростанция заработала с 1944-го, но так нерегулярно, что все продолжали пользоваться керосиновыми лампами. Зато регулярно работало радио — единственное развлечение зимой. Слушали по нему новости, музыку, радиоспектакли разные — по Островскому, Чехову, Горькому. Особенно отчётливо помню, как в течение нескольких вечеров читали «Повесть о настоящем человеке» Бориса Полевого. Каждый вечер ждали продолжения рассказа о сбитом лётчике Мересьеве.

У нас был радиоприёмник, большая редкость по тем временам. Мама перед эвакуацией его закопала, и, представляете, по возвращении мы его нашли! Вещи разграбили, а приёмник оставили — не меломаны воры были. Радиоприёмники слушать запрещалось. По идеологическим соображениям. Чтобы Запад нас не растлевал, забугорные радиостанции глушили специальными установками. А наш приёмник имел короткие волны, на них зарубежные станции поймать можно было. Много позже через него мы слушали передачу «Час джаза». Эта музыка меня покорила.

— А 1945-й помните, Победу?

— Помню, как её все ждали уже с начала года. Но никто не знал, когда она будет. Мне кажется, что для многих, кто меня окружал, как-то неожиданно День Победы настал. Хорошо Илья Эренбург про это написал: «И час настал. Закончилась война. Я шёл домой, навстречу шла она. И мы друг друга не узнали» (она — Победа. — Прим. авт.)

Отголоски войны долго не утихали. Похоронки продолжали приходить. Да и в городе происходили взрывы с трагическими последствиями от оставшихся мин и снарядов…

Однажды мы купались на речке и услышали взрыв у дома, увидели клубы дыма. Подбегаем, видим — лежит наш одноклассник, трава вокруг него вся красная от крови. А рядом его две ноги стоят... Кто-то принёс и поставил. Он противотанковую мину разряжал, хотел тол достать, чтобы рыбу глушить.

Ещё один парень, Юрка, как-то увидел, что маленькие мальчишки с гранатой играют. Отобрал, отругал, подзатыльников надавал, выкинул в кусты, а она взорвалась. Юрке ступню оторвало...

Мне, слава богу, в «катюшу» повезло. Было у нас такое испытание на смелость. Отсыпали из гильзы немножко пороха, вынутую пулю вставляли обратно в гильзу, а сверху досыпали порох. В одной руке держишь, другой поджигаешь, раздаётся выстрел. Кому палец, кому два отрывало...

— Эдуард Владимирович, а школьные годы, несмотря на тяжёлое время, всё равно чудесные?

— Да. В первый класс меня мама не пустила. Это 43-й год был. Школу более-менее подготовили только к ноябрю. Приходим утром, а из окон клубы белого дыма. Центральное отопление ещё не восстановили, и непросохшие печи сырыми дровами топили.

Так что в школу я пошёл на следующий год. Расположение у неё было отличное — возле реки, поэтому частенько мы, прогуливая уроки, шли купаться. Но это уже было в старших классах.

Начальную школу я не любил. В чернильницах чернила замерзали, перья бумагу рвали. Некачественная она была.

Современные школьники не поверят, но раньше мальчики и девочки учились раздельно
Интереснее стало в 5-м классе. А в 6-м и вовсе случилось событие — нашу мужскую школу № 10 слили с женской школой № 11. К нам в класс пришли учиться шесть девочек! До этого они учились в нашем же здании на первом и втором этажах. Даже самые отъявленные хулиганы стали мыть шеи и следить за языками.

— В какой же вы школе учились, что на речку бегали? Она сохранилась сейчас?

— Конечно. Она мне ровесница, в 1936 году была построена. Теперь это художественное училище.

— Сейчас экзамены чуть ли не с первого класса сдают. А у вас они были?

— Были, а как же. Это сейчас мои студенты выходят из аудитории и хвалятся: «А я самого Сазонова обманул!» А тогда хитрить не принято было. Я в 4-м классе по состоянию здоровья пропустил переводные экзамены, меня забрали по скорой, думали, операцию будут делать. Обошлось без неё. Получаю я, значит, свой табель с пятёрками, и всё лето со мной никто из пацанов не разговаривал, думали, я схитрил. Раз операции не было, должен был экзамены сдавать!

— Есть масса книг про школьников. Про них и Юрий Сотник, и Николай Носов, и Виктор Драгунский писали. Расскажите, что послевоенные школьники творили, есть у вас какая-нибудь смешная история?

— Да масса! Мы однажды сделали ключ от кабинета биологии и вынесли оттуда скелет человека. Модный такой скелет у нас был — на плечах пиджак, на голове военная фуражка, на шее галстук. Поскольку пугать хотели девчонок, ещё и в футбольные трусы его нарядили, неудобно всё-таки. Затащили красавца в женский туалет, а на дверь предварительно повесили табличку «Ремонт». Подождали, когда соберётся целая толпа и со словами «завхоз разрешил» табличку сняли.

— И...?

— Девчонки влетели в туалет, и наступила тишина. А потом такой визг поднялся и такую толпу вынесло обратно, что мне показалось, будто вылетело больше человек, чем влетело. Конечно, нас вызывали, ругали, допытывались, но никто никого не выдал.

В классе седьмом или восьмом сбегали с уроков купаться. А классный руководитель сразу узнавала, кого на уроках не было. Ну мы стали искать негодяя, кто докладывает. А оказалось, классная брала бинокль и со своего третьего этажа всех видела!

Она сама из Ростова была, наша Зоя Ивановна. Вышла замуж в Воронеже, но развелась. Жить было негде, так ей жильё прямо в школе дали, в те годы часто такое бывало. Везде и всегда она с нами была. Даже в охоте на лис с нами участвовала, по сугробам лазала. Были такие соревнования по спортивной радиопеленгации, спрятанные радиомаяки искали. Кто первым все найдёт, тот и выиграет.

— А со спортом в школе какая ситуация была в то время?

— О, нас к нему класса с седьмого серьёзно приобщали. Мы очень спортивное поколение были. Из реки с малолетства часами не вылезали, в футбол также часами гоняли, 20 раз подтянуться не проблема была. Физкультуру в школе вели известные спортсмены, а над школами шефствовали разные спортивные организации: «Динамо», «Пищевик», «Буревестник».

Над нами шефствовал «Спартак». База была на Пионерской горке в районе стадиона «Динамо». Весной и осенью мы там занимались лёгкой атлетикой и велоспортом, зимой лыжами.

Для развлечения зимой ходили на каток, их тогда много заливали. Нашим любимым был стадион «Пищевик», самый большой и престижный в городе. Это нынешний стадион «Труд».

— А танцы в школе были?

— Были, конечно, танцевальные вечера. В восьмом классе директор решил радиофицировать школу: достал где-то колхозную радиоустановку, купил первый советский магнитофон «Днепр-3» и выделил в коридоре шесть квадратных метров для радиоузла.

Кроме радиогазет, новостей и музыки на школьных вечерах мы решили организовать... танцы на переменах. Собрали сотню виниловых пластинок. Сначала все стеснялись танцевать друг с другом, а потом ничего, разохотились. Учили идеологически рекомендованные вальс, польку, краковяк и танец конькобежцев. Запрещались растлевающие танго, фокстрот, вальс-бостон и румба. В общем, с восьмого по десятый класс мы танцевали.

— Праздник 8 Марта тогда уже отмечали?

— Отмечали, только цветов не дарили. Они стоили очень дорого, да и достать их было невозможно. Скидывались мелочью, дарили безделушки.

— А март 1953-го помните?

— Конечно. Ведь закончилась эпоха. Первым словом диктора по радио в 6 утра и последним в 12 ночи было «Сталин». Оно повторялось чуть ли не каждые две-три минуты. Советским людям внушалось, что это самый близкий и родной для всех человек. Девочкам в то время давали имя Стали'на.

Вечером 4 марта 1953 года неожиданно передали бюллетень о болезни Сталина. А 6 марта меня разбудили рано, хотя я занимался во вторую смену. Взрослые все хмурые, озабоченные. Папа говорит: «Сталин умер». Почти всех людей тревожил один вопрос: «Как будем жить без Сталина?». По стране объявили трёхдневный траур, в школе во время похорон была минута молчания и звучал гимн Советского Союза.

— Эдуард Владимирович, вы с такой любовью о реке говорите. Чем она для вас была?

— Мы на ней росли, это всё равно что дом! По нескольку дней домой не приходили, спали в шалашах на левом берегу. А жили на лугу, в футбол там играли. Играли, кстати, босиком, чтобы не разбивать ботинки, мячи-то тогда тряпками набиты были, тяжеленные, аж пальцы на ногах выворачивали. С камерами мячи позже появились.

Луг этот вы наверняка знаете, там долгое время был «Речной» рынок.

На месте бывшего заливного луга сейчас находится автодром (ул. Софьи Перовской)

На лугу этом издавна гусей пасли, почему и называлась местность Гусиновкой. Когда река разливалась, вода доходила до порога школы, представляете? А до 1970-х годов много домов было прямо у реки, их регулярно затапливало.

— А кроме футбола во что играли?

— В лапту, выбивалы, прятки, догонялки, третий лишний, запускали воздушных змеев. Естественно, мастерили сами из фанеры, бумаги и тряпок. На велосипеде катались. Одном. Отец мне подарил на день рождения, собрав из нескольких старых довоенных, ездили все по очереди.

— А с мостов ныряли?

— Ну это те, что постарше, отчаянные смельчаки. Прыгали с Чернавского. А ещё старшие ребята катались на льдинах во время ледохода. Брали длинные шесты и прыгали с одной на другую. Найдут какую покрепче и плывут на ней. А потом прыжками обратно на берег. Хорошо, если такое катание просто купанием в ледяной воде заканчивалось...

В пределах Гусиновки на реке было два переката: у Успенской церкви Песчановка, а ниже — Песочек. В засушливые годы по ним вброд переходили. А между перекатами была Капканка — место с омутом и стремниной. Сильное течение звали Быстряком.

Летом там парни удаль показывали: кто посмелее и выносливее — переныривали Капканку, кто послабее — Быстряк.

— Какое самое любимое водное развлечение у вас было?

— На плоту кататься. Вырубка леса, которую ещё Пётр I начал, была актуальной и в наше время. Лес вырубали и сплавляли на юг на плотах. Так вот, когда такой плот проплывал по реке в районе Гусиновки, мы цеплялись за него и плыли метров сто. А потом стали у санатория имени Горького караулить плотогонов и проситься на плот до города.

Это такое счастье было! На плоту костёр, ты сидишь, ногами в воде бултыхаешь, а иногда, если угостят, ещё и кашу с дымком ешь! Вода тогда чистая была, её попить можно было и не отравиться. В ней тогда ещё раки водились.

Никакое строительство водохранилища не может оправдать кончину реки моего детства...

— Как комсомол оцениваете?

— Его модно ругать стало. Меня приняли в комсомол в 14 лет, в 1950 году. Потом исключали за взрывной характер, восстанавливали. За то, что был комсомольцем, судьбу благодарю. Комсомол научил меня организованности, ответственности, умению работать в коллективе, отдыхать.

— После школы куда Вы поступили?

— В МГИМО. Через год его преобразовали, соединили с институтом востоковедения. Половине студентов предоставили право поступить в любой вуз Союза. В Москве остаться не получилось, я вернулся в Воронеж и поступил в ВГУ. А с четвёртого курса меня отчислили. Вот угадайте, за что?

— Ну учились Вы со школы на «4» и «5», вряд ли в университете стали хуже... Были секретарём комсомольской организации — таких активистов не выгоняют... Сдаюсь!

— Отчислили с формулировкой «За пропаганду западного образа жизни».

— Вы джинсы носили?

— Да что вы, какие джинсы. На них в СССР мода появилась позже, после Международного фестиваля молодёжи и студентов 1957 года. Я джаз слушал! А он тогда не приветствовался. Мы же, наивные пацаны, собирались вечерами, писали музыку с радиоприёмника и называли себя модным словом «чуваки»...

А ещё любили прогуливаться по Бродвею, Броду — так называли часть проспекта Революции от Дома офицеров до Пролётки (кинотеатр «Пролетарий»). В Доме офицеров была отличная бильярдная, но нас, гусиновскую шпану, туда не пускали.

— Эдуард Владимирович, а представьте, что прилетела к вам воронежская фея, дала в руки волшебную палочку и сказала: «Верни в Воронеж то, что исчезло!» Что бы вернули?

— Проспект Революции шестидесятых годов. Он был красивым, нарядным, любимым горожанами.

Автор: Татьяна КОВЕШНИКОВА / moe-online.ru
Аватара пользователя
Наталия Серова
Сообщения: 9022
Зарегистрирован: 17.11.2016
Откуда: Воронеж

Воронеж после освобождения от фашистских захватчиков

#16

Сообщение Наталия Серова »

Коммуна, №28 (27054), 14 июля 2021 г.
14 июля 2021.jpg
Аватара пользователя
Sergey
Администратор
Сообщения: 14318
Зарегистрирован: 16.11.2016
Откуда: Воронеж

Воронеж после освобождения от фашистских захватчиков

#17

Сообщение Sergey »

Год в освобожденном Воронеже
Вложения
55324.jpg
Аватара пользователя
Наталия Серова
Сообщения: 9022
Зарегистрирован: 17.11.2016
Откуда: Воронеж

Воронеж после освобождения от фашистских захватчиков

#18

Сообщение Наталия Серова »

Воронеж в первые месяцы после освобождения, 12.03.1943 г.:
12,03,1943.jpg
Аватара пользователя
Валентин
Сообщения: 94
Зарегистрирован: 14.12.2021
Откуда: Воронеж

Воронеж после освобождения от фашистских захватчиков

#19

Сообщение Валентин »

Военный Воронеж глазами детей. Выпуск приурочен к 79-й годовщине освобождения Воронежа от немецко-фашистских захватчиков, и опирается на воспоминания коренных горожан Ольги и Александра Березянских
Людмила-С
Сообщения: 1502
Зарегистрирован: 24.01.2020

Воронеж после освобождения от фашистских захватчиков

#20

Сообщение Людмила-С »

Жуткие воспоминания... без боли невозможно их слушать. Сколько же горя пережили эти люди и весь наш народ в годы войны.
Ответить