Эвакуация воронежцев во время войны
Добавлено: 11 апр 2020, 10:28
Евгения Григорова, очень интересные воспоминания. Сколько же всего пережил наш народ...
История, Архитектура, Краеведение
https://vif-vrn.ru/
Такое ощущение, что журналисту дали задание патриотическую статью написать, про ужасы фашизма и он как мог написал художественную литературу, смешал все что непопадя. Этим часто грешат советские и тем более российские рассказы о Второй мировой войне, даже исторические. Фактов ноль, цифр ноль, цельной картины ноль, одна вода фашисты несметными полчищами прут на героических бойцов, бойцы своей жизнью нанеся им гигантские потери, вынуждены ... отступить даже не пишут, потом немцы уничтожают всех оккупированных. В этих рассказах любят использовать эмоциональные штампы "озверевшие", "нещадно расстреливать", "безжалостно пытать", "на поругание", "героически", "не щадя жизни", количество также любят описывать образно "несметные", "горстка", "многих" и т.д. все рассказы сваливаются в эмоции, а не в факты. Ладно если бы так писали только писатели и журналисты, но у нас это подается, уже как исторические данные.Источник - kurskcity.ru/firstline.php?id=59885
Тут смесь эвакуации на Восток и выселение немцами жителей Воронежа на Запад, зачем смешали не понятно.Покидали город в жаркий июльский день, одетые в зимнюю одежду, потому что не знали, насколько уходили из дома.«Очень правдоподобно вся история была рассказана в фильме Евгения Матвеева «Особо важное задание». Там было показано все – и отступление наших солдат, и толпы мирных жителей, которые с детьми и в зимней одежде шли по палящему солнцу. Солдаты просили у нас сухари, и я ни разу не видела, чтобы кто-то им отказал. Когда я увидела этот фильм, то не смогла сдержать слез, хотя прошло уже много времени», - вспоминает Мария Васильевна.
Явно переоценка сил Люфтваффе.Воронеж, где родилась Мария Васильевна, немцы с самых первых дней войны бомбили не переставая, потому что в городе было сосредоточено много военных заводов. Дом Богатиковых располагался между самолетостроительным заводом имени Сталина и военным городком, и два этих объекта бомбили чаще других. Поэтому жильцы дома то и дело прятались в бомбоубежище, ложились спать, не снимая одежды. Ситуация ухудшилась в июне-июле 1942 года. Например, на протяжении четырех дней - с 1 по 4 июля 42-ого года – бомбежки не прекращались ни на минуту. Все четыре дня люди просидели в тесном бомбоубежище, не решаясь даже выйти во двор.
nsportal.ru13 июня 1942 года, это была суббота, в саду Пионеров собралось много детей. Кто-то пришёл на объявленный пионерский слёт, кто-то по привычке
собрался провести свободное время с друзьями. Там можно было купить мороженое и вкусные пирожки. И хот война не так уж и далеко, город не бомбили. Работали школы и институты, кинотеатры, шли спектакли в драмтеатре.
Планомерная эвакуация в Воронеже была в конце 1941, в 1942 никакой эвакуации и не было. Максимум ее попытка и самостоятельное бегство населения, кто смог.А потом началась эвакуация – сначала оборудования с заводов, потом сотрудников и их семей. Оставшееся население - в основном, старики и дети – были брошены на произвол судьбы.
Не понял какой там страшный бой мог идти. Самолеты скорее всего были наши, а не немецкие.Переночевать остановились в лесу, а ночью неподалеку начался страшный бой. Горели и земля, и небо, немцы летали над лесом на бреющем полете, высвечивали землю прожекторами и стреляли в лежащих людей, думая, что это партизаны.
Немцы свою переправу обстреливали? Чушь. И за такую опасную работу, переправа беженцев под бомбежкой, немецкие солдаты взяли всего бутылку водки?Стоило немного отплыть от берега, как немецкий самолет начинал обстрел. Дети и женщины прыгали в воду. Так было несколько раз, и все-таки люди перебрались на другой берег и остановились в селе Яблочное.
Немцы их видать очень плохо охраняли, раз было возможно добывать еду у них же на складе. Хотя возможно немцы уже драпали, так как отступать они изготовились, еще до нашего наступления.И однажды женщины решили совершить вылазку в село, чтобы украсть хотя бы немного еды. Им удалось незамеченными выбраться из оврага, а в селе они наткнулись на немецкий склад с товарами.
Салекс писал на бвф в октябре 1941. Наверное так и есть, пока фронт подошел, пока разведку провели, пока горючее подвезли. Дальних то бомбандировщиков у Германии особо не было, что бы с 22 июня Воронеж бомбить. Но я в этом не разбираюсь, есть специ по памяти напишут, кто, когда, откуда и сколько бомбил.
Насчет 4508 что то многовато, но надо знать, что входит в "район Воронежа", возможно вошли удары по нашим отступающим войскам. Плюс МПВО себе может и приписать, и последующие писатели могут дописать. Тут надо немецкие и наши данные сравнивать и выводы делать.Как свидетельствуют документы штаба МПВО Воронежа, налеты немецкой авиации на город усиливались из месяца в месяц. Если в январе - марте 1942 года в зоне Воронежа появлялось в среднем по 68 стервятников, то в апреле их было 229, а в мае уже 563. В июне над Воронежем и его окрестностями побывало 2463 самолета противника, т. е. в среднем по 80 машин в сутки. Всего за первую половину года в зоне Воронежа зарегистрировано 3350 самолето-вылетов противника. В результате город получил от немецких бомбежек большие разрушения (ВОКМ, ф. ВОВ, д. МПВО).
Но этого фашистам показалось мало. Они решили стереть Воронеж с лица земли. В первую неделю июля гитлеровские летчики совершили на район Воронежа 4508 самолето-вылетов, т.е. намного больше, чем за всю первую половину года. После такого удара значительная часть кварталов города была сожжена и разрушена.
Эвакуацию в 1942 как таковую не смогли провести.А потом началась эвакуация – сначала оборудования с заводов, потом сотрудников и их семей. Оставшееся население - в основном, старики и дети – были брошены на произвол судьбы.
3 июля, как сейчас помню, райком партии вызвал на совещание секретаря нашего партбюро Федора Гавриловича Пономарева, но он отсутствовал по каким-то причинам, и на совещание пошел я.
Совещание было кратким. Первый секретарь райкома объявил: «Идите по своим объектам и немедленно организуйте всеобщую эвакуацию». Я вернулся в университет и доложил обстановку партийному бюро. Стали готовить людей к эвакуации. 3 и 4 июля удалось отправить значительную часть сотрудников и их семей. Но уехали не все. Часть преподавателей осталась в бомбоубежище.
4 июля возможности организованной эвакуации были исчерпаны. Люди уезжали и уходили как могли. Мы продолжали готовить к эвакуации самые необходимые документы университета.
5 июля весь день не прекращались бомбежки города. В нашем распоряжении имелась всего одна лошадь, для того чтобы вывезти личные дела сотрудников. В тот день уходили немногие. В университете оставалась спецгруппа, в которой состоял и я. Мы ушли из города в ночь с 5. на 6 июля.
Еще не был взорван Чернавский мост, мы его благополучно миновали, а вечером 6 июля мост взорвали. К вечеру немцы стали занимать правобережную часть города. А наша группа в это время шла в село Пески за Борисоглебском, что в трехстах километрах от Воронежа.
Из воспоминаний Г. Т. Гришина
4 июля через постоянного связного получили решение облисполкома об эвакуации университета в с. Пески. Между 12—13 часами организовали отъезд группы профессоров и преподавателей с последним эшелоном в Саратов. Возглавляла группу С. П. Оникиенко, председатель месткома.
Студентов группами направляли пешком, снабжая их на дорогу питанием, а нуждающихся и обувью. Хозяйственникам ВГУ было дано указание открыть продуктовые склады для снабжения всех университетских сотрудников и преподавателей.
В 7 часов вечера проводили конный обоз с документами ректората и группу преподавателей и студентов.
В этот же день комсомольцы университета по просьбе командования Юго-Западного фронта помогали эвакуировать раненых из госпиталя, расположенного в здании В ГУ.
Не менее тяжелым был и день 5 июля. Из-за непрекращающихся бомбежек было невозможно находиться в корпусах университета. Вышла из строя телефонная сеть.
День кончался, когда мы, члены спецгруппы, отправились в райком партии, размещавшийся тогда в подвале мединститута. При тусклом свете свечи доложили секретарю райкома Н. И. Андрееву, что задание Городского комитета обороны по эвакуации университета выполнено.
В это время мы узнали, что уже идут уличные бои. Н. И. Андреев отпустил нас, чтобы мы успели перейти Чернавский мост. Разместив на единственной подводе документы и продукты, мы двинулись в сторону Рогачевки.
Из воспоминаний Ф. Г. Пономарева
Университет в солдатской шинели 1985.Между тем положение города становилось все более тревожным. 3 июля Городской комитет обороны объявил о всеобщей эвакуации. В тот же день часть сотрудников во главе с Оникиенко удалось отправить в Саратов одним из последних эшелонов.
Сам Глистенко остался в Воронеже во главе спецгруппы из десяти человек. Задача — уничтожить наиболее ценное оборудование. Город горел. Непрерывные бомбежки... Исчезло ощущение времени — днем темноты дыма пожаров, ночью светло от зажигалок. Перестали работать водопровод, телефон, радио. Опустели улицы. Связной группы доцент Семен Александрович Кретииин был отправлен в райком партии. Едва вернулся — группа находилась в убежище вместе с теми, кто не мог уйти из города, — как наверху рвануло. Выскочили наверх — горел неподалеку спиртозавод.
— Велели уничтожать все, что можно, и уходить!
Глистенко, Разноцветов и другие пошли в последний раз по учебному корпусу. Откуда было знать тогда ректору, что он и впрямь в последний раз идет по зданию, которым столько лет гордились воронежцы. Прошли по биофаку, химфаку, физмату. Слили на хоздворе горючее в канализационный люк. Открыли склад с продуктами и имуществом.
Вышли на улицу. Из-за угла вынырнул мотоциклист. Увидел копошившихся возле телег людей.
— Чего возитесь?! Немцы на Плехановской! Уходите!
Спецгруппа спустилась к реке, перешла подготовленный к взрыву Чернавский мост и влилась в толпу беженцев. Перейдя на левый берег, Глистенко обернулся: город представлял собой один большой пожар. В этом огне сейчас могло погибнуть и их детище.
— Ну, что ж, товарищи! Пошли! — Глистенко повернулся спиной к горящему городу.
Через несколько дней они были уже в Песках.
Воспоминания Е Сабирова.
Я не знакома с документами штаба ПВО, но в записях отца нашла:
а что там было? В какой книге есть описание Зато мы делаем ракеты, Траектория жизни или где еще?
скорее в февралеДрездена в апреле 1945 года.
Из маминых воспоминаний. Когда наши родственники,семь женщин и девочка подросток, решили эвакуироваться и двинулись с улицы Дурова в сторону Чернавского моста, то по дороге навстречу им шли такие же бедолаги с вестью о взорванном мосте. Про страшилки на переправе мама не вспоминала.
Наших родственников вывезли в Касторненский район Курской обл..
Вот что Мое онлайн в тесте написала:
19 сентября 1941 года была зафиксирована первая бомбардировка Воронежа. Массированные авианалёты начались в июне 1942-го. Одна из самых страшных трагедий произошла в саду Пионеров (располагался между проспектом Революции и нынешней ул. Театральной). Во время очередного налёта вражеской авиации были сброшены бомбы на сад Пионеров, где шёл детский праздник. В тот день по всему Воронежу пострадали 247 человек, погибли 30 детей и 41 взрослый. Когда произошло это событие?
Подробнее: moe-online.ru/news/tests-poll/1063829
Траектория жизни. Между вчера и завтра > Стр.35-37Еще весной мальчишка из параллельного класса нашей школы Валька Выприцкий (мы сверстники были, но он был выше меня, крупнее) под большим секретом рассказал, что он «выучился на разведчика» и что, если я тоже хочу выучиться ходить в разведку через линию фронта, я должен обратиться в школу разведчиков. Конечно, я туда тотчас же помчался. Принял меня подполковник, мы поговорили. То ли фигурой не вышел, то ли еще что, но меня не взяли. «Разведкой мы не занимаемся. Если бы немцы были на территории нашей области, тогда другое дело».
И вот теперь, по дороге в Воронеж, мне повезло, в Рождественской Хаве подполковника того встретил. Звали его Василий Васильевич Юров. Я напомнил ему о себе. Меня приняли в разведгруппу при Воронежском гарнизоне. И тем же вечером, вернее ночью, мы выехали в машине в сторону Воронежа (в городе уже были немцы). Было это 6 июля. Уже на рассвете, на левом берегу реки Воронеж, в небольшом лесу перед самым городом, на полянке нашли что-то вроде штаба. Здесь я получил первое задание: пробраться в город и уяснить, что там происходит. Дело в том, что четкой линии фронта вблизи города не было и в городе — было слышно — шел бой. Последним инструктировал меня молодой генерал в кожаной куртке, кажется, танкист: «Посмотри, есть ли в городе танки, где они, сколько. На случай встречи с немцам придумай легенду».
Было раннее, очень ясное утро, но город, лежащий на высоком правом берегу реки, горел, и над ним растянулась черная страшная пелена дыма. Зрелище было жуткое. Несколько километров я прошел по пойме (сейчас она залита Воронежским водохранилищем), дошел до излучины реки против Архиерейской рощи, снял сапоги и куртку и спрятал их на берегу в кустах, заприметил место. Поплыл. Ширина реки была метров двадцать — тридцать. Уже вблизи противоположного берега немцы меня, очевидно, заметили и стали стрелять, но сбоку, с горы и издалека. Попасть, конечно, в меня не могли. Но все же, когда я подплыл к берегу, пули стали ложиться довольно близко. Я выскочил на берег и залег. Потом побежал, но опять началась стрельба. До откоса, на котором начинался город, было еще далеко. Я сделал несколько перебежек. Пока лежал, смотрел вверх, на город. Видел Архиерейскую рощу и железнодорожную насыпь. Вдруг вижу, танки идут прямо по шпалам, от центра города к окраине. Скрылись за деревнями, и там, куда они умчались, сразу же началась артиллерийская стрельба. Смотрю, возвращаются и два из них дымят. Наши! Не удалось им прорваться из города! Потом, уже на улицах города, я увидел несколько подбитых и сожженных наших танков: оказывается, речь-то и шла о наших танках!
Постепенно, перебежками я приближался к городу. При каждой перебежке стрельба. Поэтому без конца плюхался носом в землю, имитируя неподвижность, и долго ждал, когда немцы потеряют ко мне интерес, чтобы опять бежать. Вдруг слышу: «Хенде хох!» Поднял голову, смотрю: три немца с автоматами идут ко мне. Повели меня наверх, в рощу, а там уже сплошь немцы. Один по-русски меня спрашивает: «Куда идешь?» Выдаю ему придуманное заранее: «Вернулся в город, чтобы разыскать мать — по дороге из города потеряли друг друга».
Меня посадили в коляску мотоцикла и повезли. Места все знакомые. Привезли в городской парк: вроде штаб какой-то и вокруг машины всякие («Смотри!»). Стали допрашивать. Но я свое гну: «Шел домой, на Рабочий проспект, ищу мать». Снова посадили на мотоцикл и повезли в Бритманский сад. Там оказался еще какой-то штаб или что-то в этом роде. Тот же вопрос и тот же ответ. Приказали: «Ждать!» Потом дали ведро: «Принеси воды!» Пошел к колонке, никого вокруг. Я поставил ведро и, не торопясь, чтобы не привлекать внимания, ушел. Сделал круг по городу. Всюду немцы. Но кто они? Каких частей? Знаков различия не знаю, тоже мне разведчик!
Потом, уже взрослым, вспоминал: ну и организаторы разведки! Я примечал только самое простое: где штабы (много машин, подъезжают и отъезжают мотоциклисты), где батарея стоит, где танки. Танки видел только наши подбитые и сожженные. Прошел мимо своего дома, снова пошел к центру, уже когда смеркалось спустился вниз и вышел к реке. Спрятался в кустах и стал дожидаться темноты. Только хотел подойти к берегу — патруль! Переждал. Потом немцы еще раз прошли. После этого я подполз к берегу и переплыл на ту сторону. Долго искал свою куртку и сапоги: ночь. Нашел и бегом через пойму реки на Придачу (тогда — пригород Воронежа). Долго штаб свой искал, не нашел, попал в какую-то часть, куда за мной машину прислали и отвезли к своим, и я рассказал, где и что видел. Не помню, было ли мне страшно. Было, наверное, не могло не быть. Но, видимо, страх подавлялся, то ли по глупости, то ли азартом каким-то, то ли, наоборот, расчетливостью в действиях, которая у меня тогда вдруг проявилась.
В следующий раз нас послали вдвоем с каким-то стариком, с которым меня познакомили перед самым походом. Я поначалу решил, что он человек опытный. Но потом увидел, что ведет он себя как-то глупо. Кончился бы мой поход в город с ним печально, но перейти линию фронта нам не удалось: там, куда мы пришли (это был поселок Сельскохозяйственного института), начался бой. А был уже день. Наткнулись мы на какую-то нашу военную часть. В штабе, куда нас привели, и понятия не имели, что существует Воронежский гарнизон со своей группой разведки. Но нам-то надо было в тыл врага. Командир объявил: «Скоро в атаку на танках пойдем, вас и забросим». Ничего себе, глубокая мысль! Во время боя, днем, у всех на виду! Вот умник. Но тут появился другой офицер, побеседовал с нами, и нас задержали. Перевезли в штаб полка, затем в штаб дивизии, а дальше уж и непонятно куда. Отпустили только через четыре дня, по-видимому, после того как связались с нашей разведгруппой.
Через несколько дней меня снова послали на ту сторону, и все прошло удачно, хотя и не без приключений. А вот в третий раз дело обернулось трагически. Началось с того, что объявился вдруг Валька Выприцкий. Он был где-то в немецком тылу, их группу обнаружили, с трудом они вы-брались, и теперь, как он заявил, был на отдыхе. Неожиданно нас обоих вызвали к командиру и предложили пойти в город вдвоем.
План перехода был разработан разведчиками части, через участок которой мы должны были переходить. Разработали хорошо, и на рассвете мы были уже в городе. Ночью полковые разведчики проводили нас в дом, стоящий на нейтральной полосе, между нашими и немцами. Дом стоял на окраинной улице, вблизи городского парка (незадолго перед этим наши пытались здесь прорваться, и им удалось закрепиться), и, когда наступило утро, мы с Валькой спокойно вышли из дома и направились в сторону немцев.
Нас не задержали. Мы пошатались по улицам, немало интересного увидели. В частности, развешанные всюду листки немецкого приказа об эвакуации мирного населения из города. Внизу листовки было написано: «За неповиновение расстрел!» Может быть, это могло означать, что немцы собираются оставить Воронеж? Валька меня раздражал ненужным ухарством. Подойдет вдруг на улице к немцу и попросит прикурить. Зачем это разведчику? Я пытался его образумить, но он только ухмылялся: знай, мол, наших.
Пора было возвращаться. Я настаивал на своем привычном маршруте — ночью через реку, Валька же хотел вернуться тем же способом, каким мы пришли. Я стал его убеждать: одно дело, когда шли в город — немцы легко пропустили мальчишек — «не опасны», да и не до нас им, и совсем другое, когда к своим будем пробираться: могут задержать. Но Валька уперся, пришлось подчиниться — он же старшим был назначен. Долго я потом за это послушание укорял себя: случилось то, чего я и опасался.
Только мы вышли на улицу перед парком, как откуда ни возьмись выскочили немцы, схватили нас, крича: кто такие и куда идете? У нас за пазухами были яблоки, мы стали объяснять, что рвать их ходили. Нас повели на небольшой холмик, там стоял пулемет — и дали лопаты: копайте! Только мы начали, как вдруг с нашей стороны раздался выстрел. Я обернулся: Валька лежал с пробитой головой. Мертвый. Началась перестрелка, немцам стало не до меня, и я сбежал. Назад я шел через город к реке. Дождался ночи и, переплыв реку, вернулся к своим. Смерть Вальки была для меня первым сильным потрясением. До этого я уже повидал немало трупов, но то были незнакомые люди, а тут свой, близкий парень!
В следующий раз город встретил меня пустотой на улицах. Жителей видно не было, одни немцы. Я вспомнил о немецком приказе и понял, что теперь будет очень тяжело — по улицам запросто не походишь. Пришлось пробираться дворами, сквозь щели в заборах осматривать улицы. На это ушел весь день. Но кое-что увидеть все же удалось, и уже к вечеру я отправился назад. Перелез через очередной забор, сиганул в какой-то дворик и с ужасом увидел перед собой двух здоровенных немцев. Может, они были не такие уж здоровенные, но тогда все немцы казались мне огромными. Ну, думаю, все, попался. Но немцы как-то странно, вроде бы даже виновато смотрели на меня и ничего не предпринимали. И в руках у каждого по мешку. Тут я сообразил: это же мародеры, меня за хозяина приняли и слегка растерялись. В какой-то момент было неясно, кто из нас попался. Однако быстро выяснилось, что попался все же я. Потащили они меня через весь город, к военному городку, подвели к какому-то дому. Похоже, комендатура: поток людей — входят, выходят немцы, жители. Посадили у входа на скамейку, велели ждать и ушли внутрь. Но ждать я не стал, поднялся со скамейки и ушел. Опять добрался до реки, досидел до темноты, переждал патруль, переплыл реку — и к своим.
Мой следующий, пятый, поход оказался последним. На этот раз с мальчишкой лет четырнадцати. Теперь вроде как я был инструктором. Ночью полковые разведчики местной воинской части через пойму проводили нас к реке. Затем мы вдвоем переплыли на городской берег. Сориентировались в темноте, вышли на окраину. Дождались рассвета и двинулись дальше. Сначала шли дворами. К середине дня устали по заборам лазить, ростом он не вышел, мне его подсаживать приходилось. Шли по улице, один за другим, на расстоянии метров сто. Я шел впереди. Выхожу на перекресток и вижу, что по поперечной улице с двух сторон подходят патрули. Пока они меня останавливали, мой напарник успел юркнуть в подворотню. Я бежать не мог — пристрелят как миленького. Подошли. Один из них, высокий, с эсэсовскими молниями в петлицах, схватил меня за руку, что-то крича, и повел через арку во двор. Притащил к глубокой яме, поставил к ней спиной, достал пистолет (отчетливо запомнилось: почему-то не «Вальтер», не «Парабеллум», а наш ТТ — опробовал?), снял с предохранителя и, продолжая орать, махал им перед моим носом. Я различил «рус шпион», «партизан», «откуда пришел» и понял: пахнет жареным, дело, наверно, совсем плохо, пожалуй, на этот раз не вывернуться. С эсэсовцем я еще не сталкивался (обычно с патрулями было проще: они почти приучили меня к мысли, что убивать мальчишку немцы просто так не станут). Но и в этот момент страха не было. Даже мелькнула мысль выбить из его руки пистолет и дать деру, но тут же понял: бредовая мысль, слишком здоров немец.
Внезапно в глазах немца что-то изменилось. Я не успел испугаться, увидел только мушку на стволе пистолета, когда немец вытянул руку и выстрелил мне в лицо. Я почувствовал будто удар в челюсть и полетел в яму. Упал удачно. Падая, перевернулся на живот и не разбился: грунт был твердый, и на дне ямы валялись осколки кирпичей. На какой-то момент я, наверное, потерял сознание, но тут же очнулся и сообразил: не шевелиться, ни звука! Так и есть, слышу разговор, значит, их уже двое, немец столкнул ногой в яму кирпич, но в меня не попал. Переговариваясь, оба ушли со двора. Я лежал и чувствовал сильную боль в подбородке и слабость во всем теле. Потом встал на дне ямы — глубоко, метра полтора-два, как выкарабкаться? Вдруг слышу — немцы возвращаются! Я тут же рухнул лицом вниз, мгновенно приняв прежнюю позу. Они подошли к яме, обменялись несколькими фразами и не торопясь ушли. Я полежал еще немного, поднялся и все-таки выбрался наружу.